Книга Хозяйка истории. В новой редакции М. Подпругина с приложением его доподлинных писем - Сергей Носов

— А ты бы могла представить меня в гробу?

Я встала и включила свет.

— Слушай! И не пытайся! Будешь приставать — напишу рапорт[141].

Смеялся[142].

1 июня

— Володя, ты слишком любопытный.

Действительно, зачем ему это надо? Чтобы смотреть смерти в лицо? Но ведь это глупо, по-моему.

— Да нет, я не хочу когда. Зачем же тебя расстраивать?.. Но хотя бы от чего? От пули? От болезни? Или попаду под трамвай? Тебе-то самой не интересно разве?

— Нет. Нисколько.

— А мне так да. (Обнимая.)

— В другой раз, — говорю.

— Завтра? — на ухо (нежно).

Вкрадчивый ты мой… Я сказала:

— Отстань.

2 июня

Костя[143] рассказывал, как он сдавал науч. коммунизм.

Ему достался билет «Основные функции семьи при социализме». — «Вы женаты?» — спросил экзаменатор. «Да, женат». — «Очень хорошо. Отвечайте». — «Основная функция семьи при социализме, — ответил Костя, — как и при капитализме, это деторождение». Экзаменатор был стар, сед, он много пережил на своем веку, многого наслушался, он устал и не хотел думать ни о капитализме, ни о социализме, ни о коммунизме (почему-то я таким вижу этого экзаменатора), он только спросил: «У вас есть дети?» — «Нет». — ответил Костя. «Тогда — четыре».

Я счастлива. Я счастлива на «четверочку».

Но я счастлива.

На «четверочку».

Но я счастлива!

До полного счастья — тебе — не хватает…

Да, не хватает.

Если есть в природе «полное счастье», то не «полное» — счастье ли это?

Но я счастлива, счастлива, счастлива!

На «четверочку»[144].

Через час-другой, максимум третий,

его будущая супруга

сделается наконец вдовой,

ибо Волков Владимир Юрьевич,

в эту ночь снедаемый необузданным любопытством

относительно собственной

и, как теперь мы заметим, незавидной судьбы,

непременно скончается,

то есть умрет,

в нарушение всех графиков и инструкций

в несанкционированных объятиях

Е. В. Ковалевой.

Последнюю страницу очередной, далеко еще не последней главы нашей необыкновенной истории можем справедливо считать перевернутой.

Часть вторая

М. Подпругин
Мои мемуары

Интеллект и либидо — гремучая смесь.

М. П-н

Глава первая

Мои принципиальные расхождения с покойным мужем Е. В. Ковалевой. — Его монополизм. — Ответ воображаемым оппонентам. — Похороны мужа Е. В. Ковалевой. — Признаки катастрофы

Мы не были друзьями с В. Ю. Волковым. У нас были, особенно в последний год его жизни, довольно напряженные отношения. В то время я еще не получил допуск к основному фонду фонограмм, но и по записям неинформационных выкриков Е. В. Ковалевой, которые мне приходилось по долгу службы систематизировать, я иногда легко улавливал признаки недобросовестности ее партнера, не сказать сильнее — халатности. На дружеские замечания В. Ю. Волков реагировал крайне болезненно, говорил мне, что я вмешиваюсь не в свое дело, превышаю компетенцию и т. п. Он сам провоцировал меня обращаться к начальству: «Пиши докладную!» — а когда я и вправду писал, не стеснялся угрожать мне за мою приверженность истине самым банальным и нелицеприятным применением своей физической силы, притом что моей она уступала значительно. Грубость и дерзость овладевали его существом с каждым новым кварталом все больше и больше. Советов он не терпел, не выносил критики. У него прогрессировала «звездная болезнь». Он вообразил себя незаменимой личностью. Высокомерие его по отношению к товарищам по работе достигало угрожающего объема.

Став монополистом исключительного дара Е. В. Ковалевой, он ощущал себя хозяином положения. Барином. Сеньором. Банкиром! Он как будто забыл, что за его спиной стоит огромный коллектив, за спиной которого, в свою очередь, — гигантская общность людей, больше, чем общность, — все человечество с его роковой разобщенностью, — как бы мы не относились к фразеологии тех удивительных лет! — ибо лежала на наших плечах нами востребованная ответственность.

Он должен был помнить, с кем он живет и за что отвечает!

Мне могут возразить, сказать, что я предубежден. Скажут: он выполнил свой долг честно и работа его отмечена по достоинству посмертной наградой. Скажут: он более трех лет был единственным инспиратором при Е. В. Ковалевой. Объем полученной через нее информации, скажут, слишком велик, чтобы быть незамеченным, а важность слишком важна, чтобы не быть уважаемой. Пусть говорят. Говорите! Но вслушайтесь в свои слова. Есть ли в них смысл? Или хотя бы порядок? Допускаю, что есть. Пусть будет так. Все верно. Я не намерен умалять ничьих заслуг или ставить под сомнение справедливость наград, тем более посмертных. Нет! Я воздаю должное заслугам его и соответственно его светлой памяти. Вряд ли найдется сегодня кто-нибудь другой, кто лучше меня знает Е. В. Ковалеву, а потому я имею моральное право прямо сказать: кому много дано, с того и много спрашивается! К сожалению, должен констатировать, что В. Ю. Волков не сумел реализовать полностью ему отвечающий потенциал.

Не хочу каламбурить, но, пользуясь мягкотелостью жены, он больше думал о теле, чем о деле. Здесь даже трудно установить, кто кому потакал. Меня удивляла позиция Руководства, закрывающего глаза на очевидное. Мы все небезгрешны, и я, может быть, больше многих, но ведь тут — тут случай особый, надбытовой. Они сознательно нарушали график, а вместе с ним и дисциплину половых отправлений. Несанкционированные и самодеятельные, те лишь вели неизбежно к трагедии.

На похоронах я не был. Был в Евпатории (о чем ниже). Тягостное впечатление, рассказывают, оставила гражданская панихида. Говорили все как-то невпопад, сбивчиво — на мой взгляд, оттого что избегали ключевых терминов, определявших деликатный характер деятельности покойного.