Книга Обитель милосердия (сборник) - Семён Данилюк

Смущенный Воробей вздыхал и переминался. Велин незаметно кивнул Танкову. Тот понял. Много раз он видел, как это делают оперативники, и теперь решил попробовать сам.

— Чего ты думаешь? — заговорщически прошептал он. — Гордей — человек слова. Сказал — сделает. Соглашайся, пока не поздно. Смотри, потом локти кусать будешь.

Воробей, у которого, похоже, за годы общения с органами развился абсолютный слух на малейшую фальшь, презрительно не обратил на него внимания, напряженно что-то прикидывая про себя.

— Надумал? — Гордеев остановился у порога дежурной части. Воробей, огорченный необходимостью расстроить уважаемого человека, удрученно покачал головой:

— Не пойдет, Юрий Алексеевич. Резона нет. Докажешь ты там, не докажешь — еще вопрос. А только я погожу себе клетку строить. Лишняя ходка мне тоже не в радость.

— В камеру его! — Гордеев нашел глазами Велина, задумчиво изучавшего в зеркальце какой-то прыщ на подбородке. — Хорош, ничего не скажешь. Еще химзавивку в салоне «Ромашка» — и можно на панель. Оформляй протокол задержания.

— Так как же? Дело у Рыковой. Надо у Бойкова или хотя бы у Сиренко подписать, — заробел Велин.

— Я за них подпишу! — Гордеев выхватил бланк протокола задержания и сверху размашисто на нем расписался. — Филиппов, обыщешь! Да смотри, чтоб после тебя бритвы в носках не обнаружилось.

— Уж и было-то один раз, — лениво застеснялся тот.

— Воробьев! Ты знаешь, что сегодня моей дочурке пять лет исполняется?

— Наши поздравления, Юрий Алексеевич.

— И что она сейчас сидит за столом и ждет папу?.. Долго ты у меня, Воробей, будешь этот день рождения помнить. — Он посмотрел на неловко стоящего за столом Танкова: — Я возвращаюсь в район. Будет где телефон, позвоню. Что серьезное — связывайся с дежурным по управлению, Сиренко вызови. А то он что-то все домой торопится. Начальничек, прости господи. Велин!

Изящно изогнувшись сбоку у стола, оперуполномоченный заполнял кинутый ему бланк.

— Запомни. Случись что — не с пацана, с тебя спрошу.

Не отрываясь, тот поднял сжатую в кулак левую руку.

— Ну, будь здоров, Воробей. Удачи мне можешь не желать.

— Отчего же? Счастливого пути, Юрий Алексеевич. В аварию не попади. — Воробей шутил, но неловко, с натугой. Видно, жестокие гордеевские слова запали в него накрепко и уже зудели внутри, разрушая потихонечку первую линию обороны.

На улице затарахтел мотоцикл.

— Опять у него цилиндр барахлит. — Водитель дежурного УАЗа Игнатьев, как и все, прислушивался к неровному гулу. — Как бы не застрял по грязи. По такой-то погоде. Пойду машину гляну. Совсем довели.

Отдав Танкову протокол задержания, выскочил и тотчас вбежал уже одетый в кожаное пальто Велин:

— Я на ужин. Буду звонить.

Судя по нетерпению, ужин для него приготовила еще одна ба-а-льшая специалистка.

Дежурная часть опустела. Воробьев, запертый в деревянной клетушке, громко именуемой камерой для задержанных, стоял, прислонившись к дверце, и, пытаясь заглушить в себе мысли о Гордееве, все еще пьяный, беззлобно, со знанием дела изгалялся над молоденьким дежурным.

— Товарищ старший лейтенант, — говорил он. — Давайте подискутируем о роли преступности в жизни нашего общества. Ведь мы как волки — санитары жизни.

Танков, уткнувшись в бумаги, не отвечал.

— Товарищ капитан, — не унимался Воробьев, — а что вы скажете о последнем клеветническом заявлении американской администрации? Это ж просто беспрецедентно.

— Товарищ майор, — доносилось из клет ушки через некоторое время. — Я бы хотел выйти в туалет. Это мое конституционное право.

Усталость взяла свое: умолк и он.

Раздавшийся в тишине звонок почти обрадовал Танкова. Чесноков оказался прав: звонили нечасто. Звонки приносили мелкие вопросы, частную информацию, изредка позванивали из района участковые, туманно сообщая о своем местонахождении. Танков неспешно уже снимал трубку и солидно, короче, чем положено, ронял:

— Дежурный Танков.

— Дежурный! — закричала трубка, и Танков поднял глаза на настенные ходики, только что выстукавшие двадцать два тридцать. — Он опять в дом колотит!

— Да кто это?

— С Востока, я ж говорю. Пудышина я. А он требует! Учтите, я на все пойду.

— Вы по поводу Гусарова? — сообразил Танков. — Скажите, это его дом?

— Тюрьма по нему плачет! Рано выпустили.

— Да вы ответьте: его или нет?

— Мало ли чего?! Мой это дом! Мне его дали!

— Послушайте! Да послушайте вы! — Танков кричал. — Есть суд. Он все решит. Но без суда нельзя. Он же к себе домой…

— Не пущу! Слышите? Я три года по баракам мыкалась. Только чуть выправились. Мое это! Сунется пропойца проклятый — вот те крест отчужу!

Короткие гудки разнеслись по помещению.

— Надо что-то решать, — беспомощно сказал Танков. Для чего-то показал пикающую трубку развалившимся на стульях помощнику и шоферу. — Выезжать туда придется.

— На чем? — неприязненно резанул Игнатьев. — Бензина-то не т.

— Как это нет? — поразился Танков. — Куда ж он делся? Разве вам не давали?

— Давали, — огрызнулся водитель. — Двадцать литров на сутки не хошь? А у меня один пробег до Калугина и обратно — сто двадцать километров. Да по городу покрутился. У нас ведь все баре, пешком никто ходить не хочет, всем машину — вскочил да погнал, вот и все твои двадцать литров. В сортир бы, наверное, ездили, только вот УАЗ в коридор не пролазит.

Слушавший все это Филиппов мягко осадил разошедшегося ворчуна:

— Бензин найдешь.

— Где ж это?

— Да найдешь. — Филиппов равнодушно отмахнулся, и Игнатьев, хоть и недовольный, возражать не стал. Видно, и впрямь знал тот что-то существенное о тайных его возможностях.

— Тут другой вопрос: куда ехать? — засомневался помдеж.

— То есть как? — не понял Танков.

— Да не проехать туда. Дороги нету. Летом еще по болоту автолавка проезжает, а теперь, в распутицу, только на дрезине. Она туда с Центрального поселка два раза в день ходит.

— Точно, — обрадовался Игнатьев. — А у меня не трактор и не вертолет. Это ж машина все-таки. Думаете, если Игнатьев, так на нем пахать можно?

— Да помолчите вы, сержант! — неожиданно для себя резанул Танков. — Решать же надо. — Он провел пальцем по оперативной карте района: — Может, по шоссе до узкоколейки? А оттуда Велин с Игнатьевым по шпалам до поселка? Я бы сам, да не имею права отдел надолго оставить.

— Что ты, милый? — охладил его Филиппов. — Там же километров с десять. Это ночью-то, в дождь. Да когда ж они там будут?