Книга Философия повседневных вещей, 2011 - Вячеслав Корнев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
* Альтюссер Л. Ленин и философия. С. 24.
118
ВОЗРАСТ
С возрастом связан один странный парадокс: он постоянно вменяется в вину, воспринимается как недостаток. Чисто физический фактор становится в глазах окружающих важной качественной характеристикой. Сегодня возраст - едва ли не первый элемент репрезентации при знакомстве, заполнении анкеты и т. п. Но как только ты предъявил свой возраст другому, начинаются трудности и проблемы. В детстве ты виноват потому, что юн и неопытен. Взрослого упрекают за то, что он слишком полагается на старый багаж и закрыт для новых влияний. Юность и молодость испытывают постоянную нехватку знаний, социального статуса, материального положения и т. п. В зрелости возрастные ограничения выходят другим боком - например, лет в сорок уже не возьмут на определенную работу или переподготовку, а шансы получить социальные льготы как «молодой специалист» стремительно понижаются и т. п.
Собственно, еще нескольких лет от роду ты можешь пролететь мимо целого ряда возможностей, навсегда закрывающихся на следующем возрастном этапе. Так, в спортивные секции, музыкальные школы, какие-то творческие лаборатории берут обычно в самом нежном возрасте. Этот безжалост-
119
ный регламент в зрелости окончательно блокирует альтернативные жизненные перспективы. Пожилой возраст - вообще настоящий приговор. Окружающие начинают смотреть на тебя с сочувствием, определение «пенсионер» становится не статусным, а сущностным. Человек попадает в тотальную изоляцию: формально - охраны и уважения к старости, а в действительности - плохо скрываемого презрения и отчуждения. По аналогии с сексизмом и расизмом можно было бы назвать эту социальную блокаду «геронтизмом» - т. е. поражением субъекта в каких-то правах и возможностях в связи с его возрастом. У этой репрессивной психологии есть верхняя и нижняя планка - от ограничения дееспособности индивида по причине его молодости до запрета, например, занимать какую-то должность по достижении «предельного» возраста.
Юмор в том, что нет никакой золотой середины: в детстве ты уже виновен, в старости ты собрал целый букет грехов, но ведь и в среднем возрасте, когда по идее человек может пользоваться всеми социальными правами, он тоже испытывает мощный прессинг со стороны окружающих. Даже сам этот взрослый и ответственный возраст - тоже педаль, на которую нажимают в удобный момент. Если ты «взрослый», ты обязан принимать взвешенные решения, не давать воли эмоциям, работать, платить налоги, заводить детей и т. п. Принуждения ребенка к учебе и домашним обязанностям, а старика к телевизору, здоровому образу жизни вполне сравнимы. Между тем банально будет сказать, что внутренний возраст никогда не совпадает с внешним, и когда ты лет в тридцать слышишь обращение в свой адрес «мужчина», «гражданин», «дядя», это звучит почти шокирующе. И в сорок ты по-прежнему сам для себя «парень», и в пятьдесят не вполне взрослый...
Разные этапы жизненного пути проявляют свои собственные проблемы с попаданием в «реальный» паспортный
120
ВОЗРАСТ
возраст. В школьные годы я казался самому себе малолетним преступником: так серьезно ощущались малейшие неприятности с учебой, дисциплиной, всякие проступки и шалости. Я рос под гнетом неослабевающего чувства вины - его намеренно подпитывали самые разнообразные социальные инстанции. Интегральным для всех операционных систем по обработке неокрепшего мозга был императив «Ты должен!». Возраст обязывал слушаться родителей, готовить уроки, смотреть «детские фильмы» (которые не по возрасту рано могли казаться наивными и глупыми), не высовываться со своим мнением...
Именно жесткий диктат взрослых правил жизни - что читать, что делать, как понимать то и это - стимулировал обычное детское желание побыстрее вырасти, самому стать взрослым. Правда, по достижению любого зачетного возраста обязанностей лишь прибавлялось: армия, работа, семья и т. п. И чем дальше, тем больше приходилось выслушивать упреки с девизом: «Ты уже не мальчик!» Забавно, кстати, что еще пятилетнему ребенку с укоризной выговаривают: «Ты ведь уже взрослый!», «Ты такой большой», «Теперь ты должен вести себя серьезней». Опять получается, что некий мифический возраст, когда можно еще быть ребенком или когда уже следует пользоваться всеми выгодами взрослого положения, мы пробегаем не заметив.
С феноменологической точки зрения возраст - это не «годовые кольца», не рубежи и даты, не набор психологических установок, не динамика интеллекта. Даже не конфликт между «внутренним ребенком» и внешним социальным образом. Возраст - это стойкое ощущение перманентной виновности, в том числе перед самим собой. На ранних жизненных этапах ты переносишь внутрь самооценки критерии окружающих -большой Другой контролирует тебя изнутри и заставляет
121
принять насильственно сконструированную структуру Я за единственно возможную. Трагически переживая несоответствие этого виртуального субъекта (со всеми его возрастными правами и обязанностями) своим настоящим запросам, молодой человек переживает фактически конфликт между двумя фальшивыми конструктами: между «Другим как Я» и «Другим как Другим». Настоящая трагедия здесь в том, что сами мерки, критерии, установки, с помощью которых осознается конфликт первого уровня (внутреннего и внешнего, Я и Другого), тоже ложные, искусственные. Возраст-вина сознается, таким образом, как некая искренняя солидаризация с чужой точкой зрения, и тогда само сопротивление тотальной системе дискриминации субъекта по возрасту тоже воспринимается на фоне вины за непризнание своей виновности.
Используя название несуществующей книги из фильма Альфреда Хичкока «Завороженный» (Spellbound, 1945) «В лабиринтах комплекса вины», можно сказать, что возрастная психология - это переход с одного уровня вины на другой, блуждание в закоулках самооговоров и оправданий. В простейшем случае вина за «не тот возраст» переносится на другой объект: например, один знакомый (моих лет), играя в волейбол, очень любит дразнить и молодежь, и своих ровесников в команде соперников «возрастными игроками». Здесь налицо компенсационная функция юмора - человек осознает свой возраст как критический, но транслирует кризис на внешние объекты.
В другом случае человек просто заговаривает свой кризисный возраст, часто повторяя, что такой проблемы для него просто нет. Подобным образом старики любят поговорить о том, что не боятся смерти, но истинная свобода и бесстрашие состояли бы в том, что данная тема разговора не возникала бы вовсе.
122
ВОЗРАСТ
А теперь самый интересный случай - мой собственный. Задумывая этот сюжет о возрасте, я хотел подвести рассуждения к элегантному в своей прямолинейности выводу: человек в действительности виновен за свой возраст. То есть на каком-то экзистенциальном уровне, в духе самокопаний Кьеркегора, каждый должен принять на себя вину за то, что дожил до таких-то лет. Известно, например, что по ряду объективных причин русскому поэту стыдно жить старше тридцати
