Книга Мое открытие Москвы: Новеллы - Евгений Иванович Осетров

двинулась от берегов Волги, от Костромы и Ярославля освобождать Москву. Проста сабля Кузьмы Минина, как прост был посадский человек, бросивший некогда в Нижнем Новгороде всенародный клич освобождения. Если в былые годы Москва не раз грудью вставала на защиту Нижнего и других понизовских земель, то теперь Волга протянула руку помощи Москве. На сабельном лезвии - зазубрины: не раз Кузьма Захарович с этой вот, теперь недвижно дремлющей саблей бросался в горячие схватки. Желтые пятна на белой рукоятке тоже следы времени. Существует предание, что Минин подарил саблю Троице-Сергиеву монастырю, сыгравшему героическую роль в ту пору, на память о событиях, которые не должны забываться. Холоден персидский булат сабли Дмитрия Пожарского, тоже зазубренной, с серебряной рукоятью, слегка поврежденной, - оружие не пребывало в праздности.

САБЛИ К. МИНИНА И Д. ПОЖАРСКОГО.

РЕЛЬЕФ «ЦАРСКОГО МЕСТА» ИВАНА ГРОЗНОГО В УСПЕНСКОМ СОБОРЕ МОСКОВСКОГО КРЕМЛЯ XVI ВЕК.

Самая и всесветно знаменитая регалия Оружейной палаты - шапка Мономаха, коронационный венец, которым венчались на царство великие московские князья и цари. Она сама по себе - памятник русской истории. О ней, золотой, убранной драгоценными камнями и жемчугом, отороченной собольим мехом, вспоминает в пушкинской трагедии Борис Годунов, восклицая в сердцах: «Ох, тяжела ты, шапка Мономаха!» Мало кто видел этот головной убор, но знали о нем все, ибо он символизировал власть. История его окутана легендами, преданиями и сказаниями. По существовавшей молве, венец из Византии в Киев прислал император Константин своему внуку Владимиру Мономаху как символ власти. Этот сюжет изображен был в резных клеймах «царского места» в Успенском соборе Московского Кремля, на так называемом Мономаховом троне.

Когда глядишь на холодный свет, излучаемый камнями венца, невольно думаешь о честолюбцах, домогавшихся шапки, обладавшей свойством вести к погибели тех, кто протягивал к ней руки. Теперь, рассматривая венец, воспринимаешь его скорее через художественное стекло старой книжности. Москва со времен Василия III увлекалась «Сказанием о князьях Владимирских», где рассказывалось

О походе Владимира Мономаха во Фракию, о том, как попали в Киев ожерелья-бармы, золотая цепь и шапка, принадлежавшая некогда римским кесарям. Можно представить, как давила она голову Бориса Годунова, решившегося ради нее на «углицкое дело»; она привела к погибели сына Бориса Федора и сделала несчастной его дочь Ксению. «Сказание» не было просто красочным преданием. Оно открывало «перед московскими князьями заманчивую даль, на горизонте которой рисовалось блестящее марево всемирной власти; в шапке Мономаха и в «крабице», из которой «Август кесарь веселяшеся», им виделся символический залог будущего необъятного величия Москвы». Отсюда был один шаг до мысли о том, что Москва - это третий Рим. Ведь пал Древний Рим, был осужден за грехи и также пал «второй Рим» - Константинополь, а мировым городом должна была, согласно средневековому воззрению, стать Москва. Жизнь оказалась куда сложнее, но давние слова нельзя не вспомнить, рассматривая знаменитую шапку.

Впрочем, нас ждут другие старые вещи.

Ковши, чаши, потиры, чары, стаканы, братины, ендовы, блюда, встреча с вами не забудется никогда. Немые участники пиров, эхо которых прокатилось через века, отозвалось в былинах, записанных в новое время на Русском Севере. Кубки, помнящие прикосновение рук Садко, веселившего игрой на гуслях самого Водяного в его морском колыхающемся чертоге. Ковши Киева, Новгорода, Владимира… Братины, бывшие в ходу на берегах Днепра, Клязьмы и Волги… Заздравная круговая чаша напоминает повесть из жизни двенадцатого века. Чашу выковал мастер из серебра во времена славы древнего Чернигова. Ее владелец, Владимир Давыдович, черниговский родич Игоря, героя эпической песни, пускал чашу по кругу на пирах. Владимир Давыдович погиб в междоусобной сече. Вдова-княгиня вышла замуж за половецкого хана Башкорда, сменив крем на войлочную юрту. В прошлом веке круговую черниговскую чашу археологи извлекли из земли в Сарае - столице Золотой Орды. Мы можем только гадать, как попало сюда изделие, украшенное заздравной надписью-орнаментом. До нас доносятся слова, звучавшие на пирах: «Кто из нее пье, тому на здоровье».

ЗАЗДРАВНАЯ КРУГОВАЯ ЧАША ЧЕРНИГОВСКОГО КНЯЗЯ ВЛАДИМИРА ДАВЫДОВИЧА. СЕРЕБРО, ЧЕРНЬ. XII ВЕК

Конечно, наш взор не минует чаши Юрия Долгорукого, основа теля Москвы. Сотни лет чаша из позолоченного серебра, или, как говорили в старину, потир - сосуд для причастия, - находилась в стенах собора в Переяславле-Залесском, пращуре всех каменных соборов северных земель. На чаше, отличающейся простотой и строгостью формы, сочетающей мягкость и благородство линий, изображен Георгий, покровитель воинов, в виде кудрявого юноши, в одеждах римского патриция. Георгий почитался как личный небесный покровитель князя, основателя горо дов, проводившего жизнь в сечах и путях, ловах и пирах. Надпись на венце чаши говорит о неувядаемой силе и прямоте старых книжных изречений. Потир едва ли не ровесник Москве, и, конечно, его видели, приезжая в Переяславль-Залесский и заходя в собор, многие из прямых потомков Долгой Руки.

ПОТИР КНЯЗЯ ЮРИЯ ДОЛГОРУКОГО

Большая общая чаша - братина - по своей форме иногда напоминает обычный глиняный горшок. Отлитая из благородного металла, она привлекает своей надписью, звучащей как благопожелание, не утратившее смысл и поныне: «Истинная любовь уподобная сосуду злату, ему же разбитая не бывает ни откуда, аще и мало погнется, то по разуму вскоре исправится».

Пиршественную посуду жаловали тому, кто отличался на службе, или в связи с памятным событием. Например, Петр I охотно одарял тех, кто старательно лил пушки, неутомимо строил суда, закладывал на окраинных землях города. Высоко ценились дипломатические услуги. Так, в восьмидесятых годах семнадцатого века Федор Мартынов нес трудную представительскую службу в Крыму; поводов для треволнений хватало, и можно не сомневаться, что его жизнь была не мед. Дьяку был пожалован серебряный ковш.

Золотое блюдо, покрытое по бортам изысканным чёрневым узором, было изготовлено для молодой черкесской княжны Марии Темрюковны ко дню ее свадьбы - она стала второй женой Ивана Грозного.

Случилось это 21 августа 1561 года - таким образом, блюду четыреста с лишним лет. Но и теперь оно производит впечатление красотой изогнутых «ложек», расходящихся, как волны, от центра. Уверенный и сильный почерк мастера делает блюдо-подарок своего рода образцом отечественного искусства шестнадцатого столетия. Позднее пытались воссоздать и форму, и чёрневый узор, но ничего, что могло бы соперничать с блюдом царской избранницы, не было создано. Напоминает золотое блюдо и о том, что самой дочери князя восточной красавице - не суждена была долгая жизнь.