Книга Собака, которая спасла мир - Росс Уэлфорд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ты всё ещё хочешь попробовать?
Прежде чем он успевает ответить, доктор Преториус говорит:
– Никто больше туда не пойдёт, пока я всё не исправлю. Ясно? Может, я чокнутая, но я не настолько чокнутая.
Меня и убеждать не надо. Я по-прежнему таращусь на персик и пытаюсь понять, о чём она говорит.
Доктор Преториус вернулась к своей клавиатуре, щёлкает и клацает, а потом открывает скриншот витрины с электронным календарём, на котором горит дата на следующей неделе. Леди вглядывается в неё, и по её лицу медленно расползается улыбка.
– Что ж, по крайней мере, мы знаем, что эта часть удалась. Мы это сделали! – говорит она себе под нос. Потом повторяет громче: – Мы это сделали! – Она оборачивается ко мне. Она не видит, что Рамзи за моей спиной достал свой телефон и молча снимает монитор компьютера. Он делает всё украдкой – явно не хочет, чтобы она знала, чем он занимается, – и тихонько суёт телефон обратно в карман, когда доктор Преториус поворачивается.
Она смотрит на свои часы.
– Мы уже и так долго провозились. Я вам обещаю: мы с этим разберёмся. А сейчас у меня куча дел, к тому же пришло время моего вечернего плавания. Идёмте. Я вас провожу. И, дети? Спасибо вам.
На мгновение она исчезает в маленьком флигеле, оставив дверь открытой. Я вижу, что внутри: узкая односпальная кровать и крошечная ванная. Доктор Преториус выходит со своей пляжной сумкой и закрывает за собой дверь. Она перехватывает мой взгляд, но, кажется, это её не волнует. Она слегка пожимает плечами.
– Даже безумным учёным надо спать, – бормочет она, добавляя практически себе под нос: – ха!
Вечером голова у меня постепенно начинает болеть всё сильнее. Днём я ещё была полна планов узнать, как дела у мистера Мэша. Я собиралась проверить веб-камеру, чтобы хотя бы посмотреть на него. Собиралась позвонить викарию, и, возможно, – если бы я очень попросила – он подержал бы телефон возле уха мистера Мэша, пока я смотрела бы на него через камеру, так что я оказалась бы к нему так близко, как только возможно в моей ситуации. Я даже репетировала, что сказала бы ему.
«Привет, Мэшик. Это я. Ты был хорошим мальчиком?» Вот в таком духе. Звучит глупо, но по ощущениям это вовсе не глупость.
Но в итоге я лежу на кровати, тяжело дыша. Я не могу уснуть, и всё моё покрывало мокрое от пота. Только когда я наконец засыпаю, я вспоминаю, что Бен, возможно, по-прежнему болен. Я даже не спрашивала о нём у викария с маминых поминок. Завтра спрошу, обещаю я себе.
У меня и раньше бывали головные боли. У всех они бывают. Но это не просто мигрень: в голове что-то то пульсирует, то сжимается. И есть ещё кое-что: причиняющее муку ощущение, начинающееся в затылке и словно волнами распространяющееся по макушке и бокам черепа, встречаясь над глазами и усиливаясь там.
Если бы у боли был звук, то это был бы скрежет ножа по тарелке.
Если бы у боли был цвет, то это был бы – не знаю почему – яркий кислотно-жёлтый (примерно как купальник доктора Преториус, хотя, может, это просто совпадение).
А на вкус она была бы кислая, с металлическим привкусом на корне языка, как прогорклый уксус.
Но кроме этого и хуже всех других чувств – боль над глазами, становящаяся всё сильнее и сильнее, заставляющая меня свернуться клубочком, держась за виски, и громко стонать.
Я смотрю на телефон и обнаруживаю, что уже восемь утра, значит, ночью я всё-таки умудрилась уснуть.
Папа сейчас в мастерской с Клемом. Джессика уже на работе (вторую субботу подряд). Я наверху, в своей комнате, корчусь от боли на кровати, когда звоню папе и едва выдавливаю несколько слов. Они с Клемом бегут по аллее и врываются в дом.
Я слышу, как папа говорит:
– Джорджи, Джорджи? Ты в порядке? – но у меня такое чувство, будто он кричит за многие мили от меня.
А Клем отвечает:
– Ясное дело, нет – погляди на неё! Звони доктору! Вызывай скорую!
Потом я слышу, как он говорит с кем-то по телефону:
– У неё какой-то… я не знаю, приступ. О Господи! Джорджи!
Словно откуда-то издали раздаётся голос – едва слышный голос:
– Всё нормально. Всё нормально. Вроде бы отпускает. – И я понимаю, что этот голос мой.
И боль и правда отпускает. Пронзительная, резкая боль уменьшается, как жуткая буря превращается сначала в ливень, потом в морось…
Вспышки света, взрывающиеся, словно фейерверки, под моими закрытыми веками, медленно гаснут; я убираю сжатые в кулаки руки от головы; я лежу на полу своей спальни, прижавшись лицом к ковру, взмокшая от пота, и начинаю плакать. Папа с опаской обнимает меня, будто я дикое животное, пока я всхлипываю от воспоминания о боли и от облегчения, что она прошла.
Наконец, спустя, по ощущениям, несколько минут (хотя на деле могло пройти сколько угодно времени) я глубоко вдыхаю, долго, с удовлетворением, выдыхаю и сажусь прямо.
А потом я отключаюсь, и всё начинает рушиться.
В себя я прихожу в скорой. Рядом со мной сидит папа, так крепко стискивая мою руку, что мне почти больно.
– Привет, моя славная, – говорит он и улыбается одними губами, но не глазами – по-прежнему влажными.
Мне на рот натянута маска, и я отодвигаю её, чтобы проверить, смогу ли что-нибудь сказать.
– Сколько я уже здесь? Который час? Почему я здесь?
– Ты отключилась примерно полчаса назад. Скорая приехала довольно быстро. Мы сейчас приедем. Клем впереди. Джессика встретит нас на месте.
Джессике далеко идти не придётся: отделение, где она работает, – это часть больницы.
Один из санитаров в машине скорой помощи аккуратно натягивает кислородную маску мне обратно и говорит.
– Ш-ш-ш. Мы тебя вылечим.
Происходящее дальше немного смазывается. Доктора, медсёстры, анализы крови, уколы, снимок мозга. Потом ультразвуковое исследование и плачущий, думая, что я сплю, папа. Потом, несколько часов спустя, я сажусь на больничной койке.
Головная боль прошла, и ей на смену пришёл глухой звон, но и тот, кажется, уменьшается.
У моей койки сидят Джессика и папа. В палату входит женщина в коротком белом халате. Она говорит так тихо, что временами мне приходится напрягаться, чтобы её расслышать, но она делает так, просто чтобы не потревожить меня. У неё с собой планшетный компьютер, и она хочет о чём-то меня спросить.
Она представляется как Мими. На бейджике у неё написано «Доктор Мими Чеваправат». Мими садится рядом со мной, напротив Джессики и папы.
– Привет, Джорджи, – говорит она и тепло улыбается. – Я нейрохирургический ординатор. Я посмотрела на результаты твоих обследований и могу с радостью сказать, что, судя по всему, мозговых повреждений нет. Мы… мы не совсем уверены, что произошло, но думаем, что имела место подростковая мигрень. Ты полностью поправишься.
