Книга Рассказ инквизитора, или Трое удивительных детей и их святая собака - Адам Гидвиц

– А что за молитву такую ты тут читал?

Фабиан Хорек бросает, не оборачиваясь:

– Не разговаривать с пленниками.

Но Мармелюк не обращает внимания:

– Будто на еврейском.

Не то чтобы он и в самом деле думал, что молитва еврейская. Он просто имел в виду, что она чудная.

Якоб поворачивает голову, насколько может, чтобы взглянуть на Мармелюка, но ничего не говорит. Миг спустя Мармелюк спрашивает:

– Ты что же, еврей?

Якоб вроде какое-то время раздумывает, потом, типа, признается:

– Да.

– Что, в самом деле? – спрашивает Мармелюк.

Якоб равнодушно говорит:

– С чего бы мне врать, что я еврей?

Тут веревка, что охватила его шею, натягивается, и Якоб спотыкается и кашляет.

– Не умничай с моим братом, – огрызается Хэй.

Мармелюк ждет, пока Якоб придет в себя. Потом говорит:

– Так ты не веришь в Господа нашего?

Хорек через плечо оглядывается на Мармелюка, словно хочет сказать: что ты, во имя Господа, творишь?

Якоб, на этот раз взвешивая каждое слово, хрипло говорит:

– Я верю в Бога.

– Не веришь! – бросает Хэй. Но он чуть отпускает веревку.

Мармелюк говорит:

– Ты молишься Иисусу? Говоришь Символ веры?

– Нет, – говорит Якоб, – я не верю в Иисуса. Но я верю в Бога.

– Иисус и есть Бог, ты, грязный язычник, – бурчит сир Фабиан, даже не давая себе труда обернуться.

Но Мармелюк говорит:

– Слушай, как это можно верить в Бога и не верить в Иисуса?

Похоже, ему и впрямь интересно.

Якоб опять колеблется. Я знаю, что ему страшно – я чую запах его пота. Когда испуган, пот пахнет по-другому. Рыцарь ведет его на веревке, а от него ждут, чтобы он пустился в теологические дебаты. Оно-то так, нынче большей частью с евреями теологические дебаты так и устроены. Печально, но факт.

Якоб, похоже, взвешивает каждое слово; у каждого рыцаря меч на поясе, и все мечи покачиваются на уровне его глаз. Он говорит тихо, почти шепотом:

– Вы верите в Троицу. Отец, Сын и Дух Святой. Я верю в Отца, вот и все.

Мармелюк спрашивает:

– А есть такие евреи, что верят и в остальные части Троицы?

Его братец аж рычит на него:

– Да что с тобой творится?

Но Мармелюк отвечает:

– Я никогда не разговаривал с евреем. Мне просто интересно.

Якоб осторожно говорит:

– Нет. Мы верим только в Отца. Поэтому мы и есть евреи, так я думаю.

– Хм, – говорит Мармелюк.

Фабиан глядит на остальных рыцарей и заводит глаза к небу.

Мы становимся лагерем на обочине. Солнце уже касается холмов и заливает их своим алым нутром.

Жорж и Робер мастерят костер из сосновых иголок и сухих веток. От сосновых иголок ничего, кроме дыма, потому что они зеленые. Я ж говорю, мозги у них ленивые, как мельничные колеса, у этих двоих. Наконец Балдвин берется за дело.

Рыцари насаживают на прутики копченые колбаски, которые повытаскивали из своих мешков. Я предлагаю попеть за колбаску, но Фабиан кидает мне здоровенный кусок и говорит, это за то, чтобы я не пел. Я эту шутку слышал тыщу раз. Но мне все равно смешно – потому как мне платят за то, чтобы я ничего не делал. Жанне и Якобу не предлагают поесть. Они кажутся самыми усталыми, голодными и несчастными ребятишками, что я когда-либо видел.

Наконец мы устраиваемся на земле поспать. Все, кроме Мармелюка – он должен стоять на часах – и детишек, которые сидят у костра, веревки все еще болтаются у них на шее.

Я ложусь и притворяюсь, что сплю, потому как мне хочется упустить этих детишек не больше, чем рыцарям. К тому же, если люди думают, что ты спишь, можно услышать много полезных вещей.

Так что Мармелюк и детишки таращатся в огонь, и вскоре становится совсем тихо, только треск поленьев и свет от их оранжевого пылающего нутра. За пределами костра сущий мрак, облака закрыли звезды, к тому же ночь безлунная. Постепенно становятся слышны всякие другие ночные звуки – сверчки там всякие… И ветер в дальних деревьях. И еще звуки. Этих я не знаю. Призрачные звуки.

У огня Якоб и Жанна начинают пугливо озираться. Там, во мраке, рычат дикие звери. Стаи волков, голодные медведи, восставшие от зимнего сна. И худшие создания. Призраки. Духи. Ходячие мертвецы, жаждущие крови упыри. От этих звуков у меня волосы встают на загривке.

И потом, внезапно, этот вой. Долгий, высокий, пронзи тельный. Я бы сказал, что предсмертный, да только никто из живущих так не может выть. Жанна и Якоб поднимают головы и глядят на дальние холмы.

Жанна говорит:

– Сир Мармелюк, слышишь ли ты это?

Мармелюк смотрит на нее поверх языков пламени. Он не выглядит испуганным, вот ни на столько. Он выглядит… грустным. Он кивает. А потом шепчет:

– Это всего лишь сир Фабиан. Он плачет во сне. Мы все уже привыкли.

Я ушам своим не могу поверить. Хорек плачет во сне?

Якоб, похоже, тоже не верит, что это всего лишь Фабиан. Он оглядывается через плечо, во мрак, ожидая, что оттуда выскочит упырь и схватит его. Но Жанна говорит:

– Так что ж ты его не разбудишь?

– Жорж как-то попытался. Фабиан так избил его, когда Жорж ему сказал, что он плачет во сне, что никто больше не рискнул это повторить.

– Фабиан может побить Жоржа?

– Фабиан сильный малый.