Книга Рассказ инквизитора, или Трое удивительных детей и их святая собака - Адам Гидвиц

Я бывал в этой части Уазы. Так себе река. Воняет навозом и дохлой рыбой.

И не мелкая.

Жанна плывет, вернее, пытается плыть. Но у нее не очень-то получается – а кто из нас умеет? Так что большей частью она просто лупит по воде руками и вопит. Потом Якоб скатывается вниз и плюхается прямо на нее, так что они хватаются друг за друга, тянут друг друга вниз, глотают воду и вцепляются в волосы друг друга, пытаясь удержаться на поверхности. Тонут. Вот что они делают.

И тут я вижу здоровенного рыцаря, у него лицо точно щит, такое же плоское и тупое, – и он прыгает прямиком в воду, и она едва достает ему до плеч, и он поднимает их над водой, вверх, выше головы, а они отбиваются и пинаются.

И он тащит их на берег, и швыряет – с силой, – в грязь. Они барахтаются там, кашляя и извиваясь, точно рыбы.

Наконец они приходят в себя. Глядят вверх.

А на них оттуда глядит этот худой рыцарь с длинными светлыми волосами и мордой как у хорька.

И усмехается, точно сам дьявол.

Трактирщик ставит перед мальчишкой тарелку с холодным пирогом. Жонглер смотрит на него и усмехается.

– Ну, – говорит он, – разве это не стоило кусочка пирога?

Трактирщик ворчит, но я говорю:

– Воистину так. И это все, что ты видел?

– О нет, – говорит он, подбирая крошки и кусочки мяса своими грязными пальцами и заталкивая их в рот. – Я же следил за ними. Верно? Такая большая шишка, как сам Толстый, Красный и Ужасный, охотится за ними! Это могло принести кое-какие денежки, нет?

– Ты готов был их предать? За деньги? – восклицает Жером. – Это… у меня даже слов нет!

– Тише, тише… Я же должен на что-то жить, нет? У меня не так уж много поклонников среди божьего люда, которые ни с того ни с сего покупают мне еду, верно?

Он поворачивается к черноволосому красавцу:

– Да и среди господ мало кто расщедрится на одежонку!

Красавец хмурится.

– Нет! Я должен все зарабатывать своим горбом! Как умею! Будь вы на моем месте, вы бы сделали то же самое!

Он продолжает уплетать пирог, так, словно боится, что кто-то его отберет, одна рука прикрывает тарелку, другая швыряет куски в рот. Потом он говорит:

– За кружку крепкого эля я вам расскажу, что потом случилось.

Я колеблюсь. Крепкий эль не для детей. Светлый, легкий эль – вот что пристало детям. И церковникам.

Маленькая монашка говорит:

– Как насчет кружки доброй воды?

Все за столом корчат одну и ту же гримасу.

– Ты что же, пьешь ее, эту воду? – говорит трактирщик.

– Какая гадость! – вторит Мари.

– Так и подхватить что-нибудь можно, – добавляет Арон.

Маленькая монашка пожимает плечами.

– Если Господь сотворил ее, как она может быть плохой?

Арон наклоняется к ней и наставительно поднимает палец.

– Господь сотворил также и мочу, сестра.

Я велю принести жонглеру кружку светлого легкого эля, трактирщик приносит ее, и мальчишка продолжает.

Глава 10

Вторая часть рассказа жонглера

Они мастерят виселицу, прямо на дороге. Здоровенные рыцари держат Жанну и Якоба за локти, а двое других разматывают веревки, которые были обмотаны у них вокруг пояса, и начинают вязать из них петли.

У меня мурашки по телу бегут. Одного моего дружка повесили как-то, малоприятная штука, скажу я вам.

Ну вот, Жанна и Якоб трясутся так, что вот-вот стрясут свои рубахи. Промокли до нитки, а теперь еще и вот-вот их повесят. Якоб начинает тихонько молиться, и Жанна вслед за ним, хотя я слышу, молитва-то другая. Рыцари кидают петли детишкам на шею. А я уж и не знаю, попытаться ли помочь им или нет. Если нет, и детишек прямо тут и повесят, не видать мне моих денежек от Толстого, Красного, Ужасного. Но если я попробую, то, скорее всего, веревкой воспользуются по второму разу, если понимаете, о чем я.

Что бы вы сделали на моем месте? А?

Ну, надо признать, хотя у меня и много талантов, храбростью Господь меня не наделил. Так что я смотрю, как веревки затягиваются на шейках ребятишек, а они молятся уже изо всех сил, так что даже я слышу.

А затем – затем их тащат по дороге.

Рыцари идут, волоча детишек за собой, точно собак. Эти веревки – не висельные петли, это ошейники. Так что рыцари тащат детишек с тракта на тропку, что пересекает Уазу и сворачивает к западу. Я иду за ними, но дорога слишком безлюдная, чтобы остаться незамеченным. Они поймут, что дело нечисто, верно?

Так что я быстренько ищу, где бы укрыться. Лучшее укрытие – это быть на виду, я всегда это говорю! Так что я кричу им вслед:

– Прошу прощения! Вы в ту сторону идете, судари мои?

Один из них отвечает:

– Разумеется! С чего бы иначе нам сворачивать на эту дорогу?

У него ленивый взгляд, и он держит ту веревку, что захлестнута вокруг шеи Якоба.

– Не против, если я пойду с вами? У меня нет спутников, а это пустынная местность.

– Отвали, – говорит тот, что похож на хорька.

Они говорят, как люди с деньгами, но как люди с деньгами, которых потрепало в разных войнах. Без чести и совести. Но все еще с деньгами. Понимаете, о чем я?

Так что я говорю, что спою им за ужин. Тот хорек не хочет меня слушать, но остальные хотят. Так что я пою им соленую песенку, из своих лучших, где все плохие слова рифмуются.

Жанна краснеет как свекла, да и Якобу сильно не по себе, но рыцари хохочут. Почти все, по крайней мере. И разрешают мне идти с ними. Одну-две соленые песенки знать полезно, я всегда это говорю.

Так что у меня появляется план. Как только я узнаю, куда они направляются, я быстренько возвращаюсь назад и попробую выцарапать медяк-другой у Толстого, Красного, Ужасного в обмен на сведения о ребятишках. Которых, должен признать, мне все больше жалко. Якоб хромает, словно ему больно ступать. Жанна как-то ухитряется ослабить свою удавку, но, когда Якоб пытается сделать то же самое, рыцарь с ленивым взглядом так дергает веревку, что Якоб кашляет и падает на колени.

– Вставай! – велит он и дергает за веревку, поднимая Якоба на ноги.

Жанна кричит:

– Прекрати, ты, мерзкий викинг!

Я жду, что ее веревку тоже дернут, чтобы заставить ее замолчать, но толстенький рыцарь, который тащит ее, только хохочет.

Я уже понемногу начинаю запоминать их имена – Фабиан Хорек, Балдвин Лысый, Хэй Ленивый Глаз, его толстого братца зовут Мармелюк, а еще Жорж и Робер, здоровенные, как мельничные колеса, и такие же ленивые.

Какое-то время спустя Мармелюк говорит: