Книга Дни гнева, дни любви - Роксана Гедеон

Не владея собой, я столкнула с постели какие-то его вещи и камзол и только сейчас заметила небрежно брошенное возле туалетного столика свое шикарное фиалковое платье, которое надевала вчера.

Граф поднялся, недоуменно взъерошил волосы.

– Признаться, еще ни разу я не переживал такого бурного пробуждения.

– Вы еще смеете разговаривать? Лгун, обманщик, лицемер!

– Помилуйте, – взмолился Кристиан, – чем же я вас обманул?

Я едва не задохнулась от возмущения. Действительно, чем? Да хотя бы тем, что я так доверяла ему, а он… он…

– Уходите! Я не хочу вас видеть! Ваше поведение непристойно до отвращения!

– Гм, – сказал он. – Хорошо, я уйду. Хотя то, что произошло, не…

Я зажала уши пальцами. Не хочу я ничего слышать о том, что произошло! Он понял это.

– Я приношу вам свои извинения, мадам. Хотя, может быть, немного позже вы иначе посмотрите на то, что вас так возмутило сейчас. Могу я заехать к ужину?

Я не ответила, страстно желая лишь одного: чтобы он ушел. Когда дверь за ним захлопнулась, я в гневе уткнулась лицом в подушку. Кровь стучала в висках, трещала голова, я была разбита, как после болезни… Все случившееся представлялось мне кошмаром.

Вчера был маскарад… Я веселилась, как последняя безмозглая дурочка. Чему мне было радоваться? Что в моем доме поселилась Тереза Кабаррюс? Я едва не застонала от досады. Боже, поскорее бы избавиться от них всех: Франсуа, Терезы, Клавьера!

Особенно Клавьера. Вспомнив о том, что было на маскараде, я едва не задохнулась от ужаса. Что я ему наболтала? Что говорил он мне? Какие-то пятьсот тысяч, которые я должна ему уплатить. Долги, оставшиеся от Эмманюэля… «Я знаю о вас все». Что он, черт побери, хотел этим сказать?

Я сжала виски пальцами, пытаясь унять головную боль. Да, вчера я была пьяна настолько, что напрочь лишилась соображения. Я даже не подумала тогда, что, раз Клавьер видел меня в Вене, он непременно сделает из этого соответствующие выводы. Ему нетрудно будет догадаться, что я приехала сюда не для прогулки. И, разумеется, ничто не может ему помешать рассказать всему Парижу, что жена адмирала де Колонна, врага Старого порядка, – агент Людовика XVI и Марии Антуанетты.

А Дюрфор? Нет, ну кто бы мог ожидать от него такой мерзости? Я вспоминала все подробности вчерашнего вечера, в любом слове, услышанном от графа, подозревая умысел, а минуту спустя уже не сомневалась, что все это он устроил нарочно. Нарочно уговаривал меня пить. Хотел, чтобы я лишилась рассудка, – каков мерзавец! Пусть не надеется увидеть меня еще когда-либо!

Я с трудом поднялась с постели, решив не мучить себя больше мыслями о вчерашнем вечере. Неожиданная мысль пришла мне в голову: почему я до сих пор здесь? Что мне здесь нужно? Зачем я нахожусь в Вене, если мне нужно в Париж?! Мне необходимо отдать королю письмо Леопольда. Надо скорее сообщить об удаче. Надо пресечь то, что Тереза Кабаррюс ходит в мой дом… Наконец, я просто умираю от желания увидеть Жанно. Да, я немедленно возвращаюсь…

Я, плотнее запахнув пеньюар, вышла из спальни. Горничная присела передо мной в реверансе.

– Который час, Минна?

– Одиннадцать, мадам. Господин граф оставил вам записку. Я, даже не взглянув, порвала письмо на мелкие кусочки и бросила обрывки на поднос, ощутив от того, что сделала, даже некоторое наслаждение.

– Минна, вы не знаете, когда уходит дилижанс в Париж?

– Раз в неделю, мадам. Как раз сегодня из Шенбрунна… От упоминания этого места мне сделалось дурно. Подумать только, придется снова отправляться туда.

– Где сейчас принц де Тальмон?

– Уехал, мадам. У его сиятельства деловой завтрак с господином канцлером.

– Есть еще какие-нибудь новости?

– Приходил посыльный из Хофбурга, – отвечала Минна. – От самого императора! Он принес вам толстый сверток.

Я взглянула на бюро и увидела толстый бумажный пакет, перевязанный лентой.

– Минна, даю вам десять минут на то, чтобы вы приготовили мне чашку очень горячего кофе. И самое скромное платье. Вы слышали?

Минна выпорхнула из комнаты. Я небрежно надорвала пакет, потянула содержимое наружу. Это были письма и заграничный паспорт на имя французской подданной Соланж де Монро, вдовы прокурора. Что ж, это, без сомнения, лучше, чем прикидываться крестьянкой.

Я, не дожидаясь служанки, принялась умываться. Холодная вода приглушила головную боль. Я почувствовала себя бодрее. Тогда я энергично растерла тонким полотенцем лицо, чтобы кровь прилила к щекам, и ко мне полностью вернулись силы.

Я выпила горячий кофе, приказала Минне оставить платье и выйти. Одеваться я уже привыкла сама, и считала это очень ценным умением. Еще неизвестно, к чему мне придется привыкать в будущем.

На ходу затягивая тесемки, я присела к бюро, взяла чистый лист бумаги. Следовало оставить хотя бы два слова отцу. Он ведь наверняка очень надеялся, что уговорит меня поселиться в Вене. Задумавшись, я обмакнула перо в чернильницу.

«Отец, я бы не хотела, чтобы вы думали, что мой отъезд вызван какой-либо неприязнью к вам или, как вы говорили, враждебностью. Мой отъезд – не более чем свидетельство того, что я еще нужна во Франции некоторым особам, которым мы оба служим. Возможно, вам это будет неприятно, но я напомню вам, что в Париже у меня остался сын. Вот и все причины моего внезапного отъезда.

Я не хочу ничего обещать, ибо очень надеюсь, что события повернутся так, что вы вернетесь в Париж, а не я в Вену. Но если обстоятельства сложатся иначе, я, возможно, еще раз воспользуюсь вашим гостеприимством. Будет жаль, если навсегда.

Сюзанна»

Немного подумав, я зачеркнула подпись и написала сверху «Ваша дочь Сюзанна». Это было, в сущности, все, что я хотела сказать принцу. Меня ждала моя жизнь, моя собственная судьба, которую я пока никак не хотела связывать с Веной.

Я набросила на плечи легкий летний плащ, завязала ленты шляпы и еще раз нащупала кошелек с золотыми монетами. Все было при мне. Я решительно спустилась по лестнице, с трудом приоткрыла тяжелую дубовую дверь и бесшумно выскользнула из дома. Солнечный свет после прохладного мрачного вестибюля заставил меня остановиться. Прекрасный день, и прекрасна Вена в белоснежной пене цветущих яблонь, черешен и каштанов…

На улице мне удалось поймать извозчика, который быстро доставил меня в Шенбрунн. У развилки дорог ждал пассажиров дилижанс, доверху нагруженный чемоданами и тюками. Путешествие предстояло долгое – через три страны, две границы и бесчисленное множество застав. В Париже я буду не раньше, чем через пятнадцать дней – этот дилижанс тащится как черепаха. Я появлюсь в особняке на улице Карусель неожиданно, и от меня не удастся ничего скрыть.

Я впервые задумалась о том, как расценил Франсуа мое исчезновение и долгое отсутствие. Может, уже считает себя вдовцом? Честно говоря, я не представляла, как бы он повел себя, если бы это было так. Огорчился бы? Обрадовался? Нет, решила я, он, вероятно, был бы равнодушен. Как всегда, сделал бы каменное лицо, и со стороны, может быть, это казалось бы даже затаенной скорбью. Он же не человек, а кусок железа.