Книга Дни гнева, дни любви - Роксана Гедеон

– О, довольно! – взмолилась я. – Вам бы быть поэтом…

– А читал ли вам кто-нибудь сонеты при луне, дорогая? Хотя бы стихи Петрарки? Он был бы согласен со мной. Ваши волосы – золото, ваше лицо – теплый снег, зубы и уста – жемчуг и розы. Вы – солнце, а я – снег, тающий под его лучами. Моя любовь – огонь, а я сам – воск, растапливаемый этим огнем…

Я лукаво взглянула на графа.

– Похоже, Кристиан, вы были плохим школьником. Из всего Петрарки запомнили только одни отрывки, да и те в прозе.

– Неправда. Просто я на ходу выбираю то, что подходит вам.

Улыбаясь, я пожала плечами. Потом оглянулась по сторонам. Маскарад явно завершался, я уже видела, как отъезжают экипажи. Должно быть, сейчас никак не меньше четырех утра. Я взглянула на графа. Как все-таки хорошо, что он со мной, что я не одна…

– Отвезите меня домой, – попросила я томно.

Его рука сжимала мою талию, пока мы шли к карете, и от этого прикосновения мягкие волнующие токи пронизывали тело. Я даже не ожидала, что присутствие Дюрфора будет так волновать меня. Эта теплая сильная рука… Как приятно, что он меня поддерживает!

Он усадил меня в карету, крепко прижимая к себе. Я была немного не в себе от вина, и моя голова невольно склонилась графу на грудь. Сильные пальцы стали нежно перебирать мои волосы – эту ласку я всегда просто обожала.

– Она была душистей роз, – пробормотал он строку из Бернса. – Чем пахнут ваши волосы? Розами? Фиалками? Цветочным нектаром?

Я молча слушала эти слова и улыбалась. Да и какой женщине не было бы приятно? К тому же, я очень давно такого не слышала. Он просто внушал мне, что я красива, что я соблазнительна.

Он взял мое лицо в ладони, заглянул мне в глаза, но, вероятно, ничего там не разглядел. Его губы мягко разжали мои, проникли в них с такой страстью, что я едва не задохнулась. Он целовал меня. Долго, на одном дыхании, со столь быстро возрастающей страстью, что я не поспевала за ним… Мне было трудно дышать, грудь высоко вздымалась. В этом было что-то нервное, неспокойное. Я не погружалась в негу, напротив, какое-то излишнее волнение овладевало мною. Никак не удавалось найти удобную позу… Это вносило в происходящее оттенок нервозности, едва ли не суетливости. Он заметил это.

– Что с вами? – спросил он, осторожно расшнуровывая мое платье. – Может, вам мешает свет?

Мои губы утвердительно дрогнули. Кристиан погасил фонарь, и карета озарилась темно-синим светом ночи.

Руки Кристиана приникли к моей обнаженной груди. Он целовал меня, я чувствовала порывистые ласки его ладоней, особенно волнующие прикосновения к соскам, набухающим под его пальцами. Нет, все-таки это было не то… Я напряглась в его объятиях, изогнулась всем телом, выражая свое несогласие.

– Нет, Кристиан, – прошептала я. – У нас не получится. Все это лишнее… И, кажется, мы уже подъезжаем…

Тяжело дыша, он какой-то миг глядел на меня, потом его пальцы мягко зажали мой рот.

– Нет. Нам еще долго ехать.

Он потянул меня вниз, опрокидывая навзничь и все больше наваливаясь на меня своим телом. Только сейчас я поняла, что выпила, должно быть, в два или три раза больше, чем нужно было. Я и хотела противиться, и в то же время лень было шевелиться. Помимо моего желания меня уже одолевал сон, ощущения были притуплены. Я еще что-то протестующе пробормотала, но он, будто отбросив последние колебания, не прислушивался ко мне и действовал решительно, быстро, даже грубо. Ласк уже не было. Он расстегнул на мне платье, поднял юбки, освобождая меня от нижнего белья, и я почувствовала, что он входит в меня.

Все это кончилось очень быстро, почти мгновенно, и я даже ничего толком не ощутила – ни приятного, ни неприятного. Он отпустил" меня, я отодвинулась в самый угол кареты, прижалась лбом к холодному стеклу, чтобы прийти в себя. Ничего, кроме сильной усталости, я не чувствовала. Потом мне стало жаль саму себя. Только сейчас я осознала, что, в сущности, была очень обижена. Надо же, он посмел так обойтись со мной, использовать, будто какой-то кусок мяса… Сил для выражения чувств у меня не было, опьянение размывало в моей памяти все случившееся. Слезы набежали мне на глаза, и я, уже почти позабыв об обиде, вдруг заплакала. Даже не так из-за поступка Дюрфора, как из-за всего того, что было со мной раньше. Я ведь так несчастна. Ну почему, если я молода, красива, не лишена ума, всегда бываю обманута, использована, всегда попадаю в самые скверные ситуации?

Это были, можно сказать, пьяные слезы. Поэтому, когда Дюрфор осторожно придвинулся ко мне, привлек меня к себе, погладил волосы, я даже не оттолкнула его, словно забыв о том, что он сделал.

– Успокойтесь, мой ангел, – произнес он. – Вы слишком устали.

– Да, действительно, – пробормотала я, сама не зная, что говорю.

Слезы прекратились так же внезапно, как и появились. Я даже склонила голову на плечо Дюрфору. Сон туманил сознание. Я закрыла глаза. Карета мерно покачивалась на рессорах, навевая дремоту. Я погрузилась в сон, полагая, что если уж я устала, то первое, что я должна сделать, – это отдохнуть.

5

Я открыла глаза: солнечный свет заливал комнату. В голове у меня шумело. Слепящие лучи солнца заставляли меня жмуриться, и я снова закрыла глаза. Неужели я больна? Спросонья я даже не могла узнать спальни, отведенной мне отцом. Чужая постель, чужие вещи… Да еще в голове ужасный треск. Я попыталась подняться, но сочла это слишком трудным делом и снова легла. Что же это такое? Головокружение, неприятный привкус во рту… Ах, ведь я же была на маскараде!

Так вот почему раскалывается голова… С похмелья! Со мной такое было, пожалуй, впервые. Постанывая от бессилия и головной боли, я приподнялась на локте и замерла от неожиданности, увидев рядом на подушке голову Кристиана Дюрфора.

Глаза у меня расширились. Я почувствовала, как мое угнетенное настроение перерастает в гнев. Да, вчера я была пьяна, но, черт побери, отлично помнила всю ту унизительную сцену в карете. Помнила, что этот человек посмел сделать, что осмеливался говорить. И после всего этого он набрался нахальства заснуть здесь, в моей спальне, рядом со мной?!

Наспех набросив на плечи пеньюар, я схватила Дюрфора за плечо и сильно встряхнула. Он пробормотал что-то во сне, пытаясь освободиться от моей руки. Кровь бросилась мне в голову. Ухватившись за ворот его рубашки, я изо всех сил потянула его на себя и принялась трясти так, как в детстве трясла оливковые деревья. Граф открыл глаза и недоуменно поглядел на меня. Этот взгляд окончательно вывел меня из себя – я закатила Кристиану пощечину.

– Просыпайтесь, мерзавец вы эдакий! Что вы делаете здесь, отвечайте?!

Впрочем, а нужен ли был ответ? Постель говорила сама за себя. Боже, зачем я вчера была так пьяна!

– Убирайтесь! – в бешенстве проговорила я. – Слышите? Убирайтесь с моих глаз! Немедленно!