Книга Театр отчаяния. Отчаянный театр - Евгений Гришковец

Мне стоило огромных усилий и выдумки устроить визит губернатора в наш театр. Удалось вытащить его вместе со всей свитой на спектакль. Спектакль губернатору понравился, он даже изволил после него посидеть в баре, выпить кофе и порассуждать о молодёжном творчестве. Всё спиртное мы предупредительно спрятали с глаз долой.

Визит и благожелательность губернатора произвели большое впечатление на нового ректора, и я смог выторговать для театра ещё одно официально оплачиваемое рабочее место.

Весной мы съездили на большой фестиваль непрофессиональных театров в город Глазов. «Осада» имела там огромный и совершенно единодушный успех как у публики, так и у жюри. Театр «Ложа» попросту был явлением совершенно иного уровня и порядка, чем всё то, что было представлено на том фестивале.

Студийно-самодеятельное движение стремительно погибало под ударами безжалостного времени, в котором никто не мог себе позволить роскошь заниматься театром в свободное время. Свободного времени тогда не осталось как такового. Жить творчеством и искусством без денег не получилось бы ни у кого. Даже у тех, кто готов был довольствоваться только воздухом и водой. На дыхание уже тоже требовались деньги. Поэтому театрам-студиям необходимо было либо умереть, либо стать профессиональными коллективами с госфинансированием.

Мы были особым случаем. Я с самого начала понял, что нельзя ставить перед театром гибельной задачи зарабатывать деньги спектаклями и выступлениями. В провинциальном городе это было невозможно в принципе. Мне удалось придумать иную схему работы театра. Бар давал работу и деньги актёрам. Театр мог творить и не зависеть от пристрастий публики. Театру не надо было формировать репертуар на любой вкус. Я мог делать то, что хотел, и не ограничивать себя временем.

Так было задумано. Так должно было быть. Но на практике созданный мной театр быстро превратился в предприятие, которое могло трудиться круглосуточно, делая что угодно, только не спектакли. «Осада» стала последним спектаклем театра «Ложа», сделанным полностью методом коллективного сотворчества.

Летом того года театр «Ложа» съездил на фестиваль в Бельгию. Там мы имели такой приём, что после него мои актёры только и грезили что о новых поездках за границу. Играли мы в городе Гент. В малюсеньком театрике для довольно странных бельгийских людей, которые пришли смотреть наше выступление главным образом потому, что хотели увидеть живых русских. Давали мы там три раза «Мы плывём», который я уже начинал ненавидеть.

Тем же летом мы с женой переехали в отдельную квартиру. Маленькую однокомнатную квартиру в огромном доме, стоящем на окраине, соединённой с городом одним-единственным автобусным маршрутом. Дом тот стоял на улице с самым говорящим названием… На улице Свободы. Вскоре у нас появилась дочь. Начало отдельной жизни и рождение первого ребёнка стали такими событиями, что и описать нельзя. Не получится!

А потом были ещё приглашения за приглашениями за границу. Везде нас приглашали только со спектаклем «Мы плывём». Я писал на те фестивали письма с предложением принять театр «Ложа» с другим спектаклем, слал фото и описание спектакля «Осада». Но мне приходили ответы, что нас хотят видеть с тем самым спектаклем, который был на других фестивалях, а новых им не надо. Тогда я гордо отказывался. Ребятам об этом не говорил.

Долго и мучительно между бытовыми проблемами и организационными сложностями я изо всех сил репетировал с моими артистами новый спектакль. Процесс шёл невыносимо тяжело. Весь театр стал состоять из семейных людей с детьми. У всех происходили постоянные неурядицы: болезни родственников, режущиеся зубы у младенцев, скандалы. Мне постоянно приходилось кого-то мирить, договариваться с врачами, входить в положение и отпускать актёров с репетиций из-за вечных семейных коллизий.

Ни о каком сотворчестве я уже не помышлял. Добивался от актёров исполнения поставленных задач. А актёры капризничали, ленились, пьянствовали. Я нервничал, разрывался между домом с маленьким ребёнком и театром. Дому уделал ужасно мало сил и внимания, в театре ни черта не получалось. Я часто орал и в театре и дома.

Но мы сделали-таки наш самый сложный и таинственный спектакль. До сих пор для меня остаётся загадкой, понравился он моим актёрам или нет. Спектакль тот назывался «Люди в поисках гармонии».

Весь он состоял из разговоров нескольких персонажей о всякой чепухе, о бесконечной ерунде и чуши. Большущий эпизод спектакля герои вспоминали пьянку. Они пытались восстановить цепь произошедших событий, которые помнили все по-разному. Кто-то помнил одно, а кто-то другое. Мне очень хотелось выразить тем спектаклем путаницу, из которой состоит повседневность, из которой так сложно, а чаще невозможно вырваться. Я тогда ощущал жизнь моего театра именно такой путаницей.

Нам удалось показать мучительно созданный спектакль публике всего четыре раза. Больше «Людей в поисках гармонии» кемеровские зрители смотреть не захотели. Он был слишком похож на их жизнь, и они не видели в нём никакого искусства. Он был точным и поэтому – печальным и страшным. В нетеатральном городе люди не хотели таких переживаний и впечатлений от посещения театра. Они хотели в театре смеяться, радоваться, а потом веселиться в нашем баре.

На премьеру «Людей в поисках гармонии» приехали несколько знакомых критиков из Москвы. Мне удалось вдоволь наговориться с ними. Они сравнивали мой спектакль с неизвестными мне явлениями художественной жизни столицы. Я услышал тогда много имён людей, с которыми стоило познакомиться. Они создавали кино, театр и смесь всего на свете. Их деятельность была таинственна, почти магична. Они были гуру московского постмодернизма. А слово «постмодернизм» тогда ещё не было ругательным. Наоборот! Быть зачисленным в постмодернисты считалось честью. Меня явно признали одним из тех, кого можно было постмодернистом назвать.

Интерес к моему театру молодых критиков, сравнения с неведомыми мне передовыми деятелями искусства тешили моё самолюбие, поднимали самооценку, но и усугубляли ощущение пропасти между тем, что мне хотелось делать, и родным городом. Однако сама эта пропасть тоже тешила самолюбие.

Бар наш в то же самое время стал самым модным и элитарным заведением в Кемерово. Я нервничал из-за того, что спектакль «Люди в поисках гармонии» давался с трудом, но и сам, как его персонажи, запутался. Я сердился на актёров, погрязших в семейной ежедневной суете, винил их в равнодушии к творчеству, а сам не отдавал себе отчёта в том, что занимаюсь баром увлечённее и азартнее, чем репетициями.

Я не почувствовал, как попался на крючок тех денег, которые приносил бар. Азарт успешно работающего заведения захватил меня сильно. Слишком сильно! Если не сказать целиком.

Люди не приходили на спектакли. Но они валили в наш бар. Мы стали работать чаще и дольше. Мы стали работать ночами. С этим все, кто получал деньги от бара, были согласны. Ребята готовы были работать и ежедневно, еженощно.

Каждое утро, после того как уходили последние посетители, усталые и измотанные бармены и я садились подсчитывать выручку. Деньги те казались лёгкими и волшебными. Они доставляли физическое удовольствие. Они возбуждали. Их хотелось больше.