Книга И это тоже пройдет - Милена Бускетс

Гильем и София, подхватившая первую же известную ей мексиканскую песню, закружились в танце. Ко мне подсел второй из писателей – Педро. Рассказал о своей недавней поездке в Нью-Йорк, посетовал на то, что его дети от разных жен живут порознь (один на родине, другой в Амстердаме), и на то, как дорого обходится их содержание. Пару раз я обедала с ним в ресторане, и платил всегда он, с, пожалуй, чрезмерной решительностью настаивая на этом.

– Ну а ты как? – спросил он.

– Плохо. Устала. Тоскую по матери.

Наверное, следовало солгать. Сказать, что у меня все в порядке. Правда – это дверь в защитной стене лжи, любезности и дежурных улыбок, которую я открываю все реже. Но сегодня у меня нет сил выстраивать эту стену.

– У меня такое ощущение, что я потеряла все, что имела, – добавила я, надеясь, что в ответ он в знак сочувствия лишь вежливо промолчит.

Я сделала затяжку одновременно с сидящим в дальнем углу террасы Дамианом, как будто мы с ним были отражением друг друга. Он прищурился от дыма, и я ему улыбнулась. Подозреваю, что он любитель выпить и не пропускает ни одной юбки, так что Элиса не только спит с ним и окружает его материнской заботой, но и оберегает от самого себя.

– Ну что ты, Бланка! – Голос Педро разорвал иллюзорную связь, возникшую было между нами с Дамианом. – Ты не должна отчаиваться.

Он произнес эти слова довольно резко и уставился на меня своими глазами умной обезьянки, словно вдруг осознал, что я гораздо глупее, чем он предполагал.

– Понимаешь, умерли почти все, кого я любила, – попыталась объяснить я. – А от мест, где прошли мои детство и юность, почти ничего не осталось.

– Но ты ведь помнишь о тех, кого любила? И о своих любимых местах, не так ли? – В его тоне появилась нотка раздражения: так учитель разговаривает с особенно тупым учеником.

– Конечно, помню. Я могу подробно описать каждый уголок дома, в котором жила моя мать. Я помню оттенок каждого из ее книжных шкафов – красного дерева, гранатовый, черный. Помню, как они меняли цвет в течение дня и к вечеру. Я помню тепло свежеиспеченного хлеба в руках отца и хоть сейчас нарисую бокал с красным вином, который стоял на столе у нас на кухне, наполненный до половины. Хочешь, нарисую? Принеси бумагу и карандаш, и я нарисую.

– Послушай… – Он не желал оставить меня в покое. – Воспоминания, как и любовь, дарят нам множество вещей: города, в которых мы побывали, события, которые пережили, людей, с которыми были связаны. Все, что не оставило тебя равнодушной, навсегда с тобой. Ты в любой момент, как только захочется, можешь вызвать их в памяти… – Его лицо, узкое и невыразительное, как у дворецкого Нестора в мультфильме про капитана Хэддока, искривилось в некрасивой гримасе, и мне вдруг захотелось осторожно разгладить пальцами прорезавшие его лоб морщины, но вместо этого я просто передала ему косяк.

– Нет, чувак, ты не прав, – возразила я, отметив про себя, что впервые назвала его «чуваком». – Есть вещи, которые мы теряем навсегда. Каждый из нас – не столько то, чем мы владеем, сколько то, чего мы лишились.

Я перевела взгляд на дверь твоей пустой темной спальни, которую охраняет Патум. А ведь сегодня я опять не сходила на кладбище.

Тончайшая паутина дурмана медленно опутывала меня. Я улыбнулась Дамиану, которого видела как сквозь туман – где-то да леко-да леко. Я потерла глаза и успела перехватить направленный на меня тяжелый и липкий взгляд Элисы. Элиса почти не пьет, уже не курит даже обычные сигареты и сурово осуждает всех, кроме своих мужиков. Мне стало не по себе, и я снова уставилась на Дамиана, пытаясь завязать с ним безмолвный бессмысленный разговор. Я махнула ему, предлагая подойти к нам, и тут же испугалась, что по пути он окончательно растает в затопившем всю террасу тумане и сгинет без следа. Но он благополучно добрался, сел рядом со мной и завел беседу с Педро. Меня на миг охватило чувство, что Педро прав, что ни чего не потеряно и все будет хорошо. Голоса друзей слились со звуками музыки и шумом моря в ровный гул, успокаивающий, как колыбельная. Я положила голову на плечо Дамиану и закрыла глаза.

Проснулась я совершенно разбитая. Голова раскалывалась. Судя по тому, что не было слышно детских голосов (наверное, мальчишки ушли на пляж), а в окно лился безжалостно яркий свет, давно настал день. Накинув халат в стиле Дамы с камелиями, я медленно и осторожно направилась к лестнице, стараясь совершать минимум движений, – каждый шаг отдавался в голове болью. На кухне я заварила себе ромашковый чай и попыталась просмотреть вчерашнюю газету.

Вошла Элиса.

– Привет! – Я ей обрадовалась. С тех пор как в ее жизни появился Дамиан, мы с ней почти не разговаривали с глазу на глаз. – Хорошо вчера посидели, правда? Симпатичные у вас с Дамианом друзья. Хорошо, что они приехали с гитарой. Надо будет как-нибудь еще собраться…

Она сурово смотрела на меня и молчала. Лицо осунулось, под глазами залегли темные круги – явно не от бурно проведенной ночи и не от поцелуев, а от бессонницы и переживаний.

– Элиса, что случилось?

– Ты сама знаешь.

– Ничего я не знаю. Послушай, я тебя умоляю, не говори загадками: у меня и без того башка трещит. Объясни, ради бога, в чем дело. – В моей душе зародилось смутное беспокойство. Что я натворила вчера ночью?

– Объясняю. Вчера я кое-что видела. И то, что я видела, очень мне не понравилось.

Она продолжала буравить меня суровым тяжелым взглядом. Я вспомнила, что точно так же она смотрела на меня вчера.

– Что ты видела?

– Я видела, как ты желала спокойной ночи Дамиану.

Я засмеялась. Всего-то?

– Ну да. Он поцеловал меня в губы. Он всегда так делает.

Прощаясь с друзьями после вечеринки, я всегда целую их в губы. Что касалось вчерашнего, то инициативу проявил Дамиан. Сначала я даже хотела его оттолкнуть, но потом подумала, что он ведет себя нахально, а нахалы в наше трусливое время заслуживают поощрения. Конечно, я видела, что на нас смотрит Элиса – взглядом, полным укора. Но все произошло слишком быстро. Я еще раздумывала, как мне реагировать, а он уже успел меня чмокнуть.

– А потом меня поцеловал Педро.

– Бланка, при чем тут Педро? Я знаю, что ты целуешься со всеми подряд.

Я снова засмеялась. Что за нелепый разговор! Дурацкий. Оскорбительный для нашей дружбы.

– Элиса, ты что, с ума сошла? Я что, по-твоему, способна соблазнить твоего парня? Ты в своем уме?

– Может быть, я и сошла с ума. Но я своими глазами видела, как ты с ним целовалась.

– Да не целовалась я с ним! Он просто коснулся меня губами. Тем более мы оба курнули. Ну хорошо, хорошо. Обещаю тебе: больше никаких поцелуев.

– Бланка, я не слепая. Ты уже несколько дней к нему клеишься.

Меня опять разобрал смех.

– Ты знаешь, что это правда, – тихо добавила она.