Книга Солнечный свет - Робин Маккинли

Себя я украшала немного артистичнее. Мне требовалось просто походить на особу, согласную по доброй воле шататься с этим типом. Поэтому я втерла грязь в волосы и позволила грязному ручейку стечь по одной стороне лица на плечо. Порез на груди я старательно обходила. Мамины правила гигиены ясно говорили, что нельзя загрязнять открытые раны, а перевязочного пакета под рукой не было. В любом случае потребовалось бы несколько больших пакетов. (Я надеялась, что грязь на травмированной лодыжке вампира не приведет к осложнениям: эта штука с «очисткой от живого» обеспечивала общую защиту.) Кроме того, порез, наверное, порядком прибавлял моему облику правдоподобия, а нам его требовалась побольше. Правдоподобия чего? Опухоль на губе еще не сошла, но кровь остановилась несколько часов назад, и металлический привкус крови во рту пропал. Ура. Я хотела как можно меньше чувствовать себя вампиром. Мне не нравилось ощущение, что границы слегка размываются.

Когда-то я проводила много времени, сидя с бабушкой возле этого самого заливчика. За пятнадцать прошедших с тех пор лет он поменял очертания и заилился. Когда мы сидели здесь, можно было слышать журчание ручейка, впадающего в озеро, но теперь он смолк. Я слышала только собственное дыхание и шлепки гримировочной грязи. Даже птиц не было.

Вампир настаивал, если можно так это назвать, что он понесет меня на последнем участке леса до первых улиц города. Однородность, напомнил он мне, и кровавый след. Я вспомнила, насколько быстрее мы передвигались, когда шел только он – а до городских окраин оставалось еще то ли двенадцать, то ли пятнадцать миль, – и не стала возражать.

Вампир донес меня прямо до окраинной улицы, где бетон крошился, а бордюрный камень рассыпался на куски. Он мягко опустил мои ноги на эту родную почву. Для поддержания контакта мне не пришлось притворно опираться на спутника – без этого я не смогла бы стоять прямо. Я сунула руку ему под локоть и взялась пальцами за его запястье Мы слегка соприкасались плечами и бедрами. Волны силы чуть всплеснули, пока я привыкала снова идти своими ногами, но внезапной опасности потерять равновесие, как на месте парковки машины, не возникло. На самом деле волны теперь словно бы меняли форму и структуру, чтобы помочь мне. Головокружение, которое я почувствовала при спуске к заливчику, стихло.

Мне едва хватило рассудка бросить опустевшую бутылку в городскую мусорную урну.

Не хотела бы снова пережить путешествие, подобное тем последним пятнадцати милям через город. Я знаю, нехорошо так часто жаловаться на усталость, но это окончательное истощение было как смертельная болезнь, и я почувствовала, что вижу смерть в нескольких сотнях футов вниз по улице впереди. Я весьма хороший ходок – в нормальной жизни мы с Мэлом могли пройти пятнадцать миль вокруг озера в поисках животных, стараясь не попадаться на глаза Сверхзеленым. Но мы бы растянули это на целый день, сделали несколько привалов, остановку на обед и ушли бы домой усталые и довольные собой. К тому же мы были бы обуты. А здесь – пятнадцать миль после всего пережитого, да и до того я много бегала на голодный желудок.

Я видела не только свою смерть; начинались жутненькие галлюцинации. Многие люди краем глаза видят серые паутинные узоры, когда переутомляются – было такое и у меня, когда в кофейне случился аврал, потому что все заболели, кроме нас с Чарли, и мы работали по шестнадцать-восемнадцать часов день за днем. Но впервые внутри паутин что-то двигалось, не говоря уже о новой полноцветной палитре. Не самый приятный опыт. Я все же осознавала происходящее и ухитрялась одновременно изучать периферию моей личной фотогалереи и выбирать путь в реальном мире. Я хорошо знала город, пусть не все закоулки, и даже теперь, на пределе усталости, не теряла чувства направления. Я так окоченела, что едва чувствовала свои бедные ноги – но это и к лучшему. И хорошо, что кровавый след перестал быть проблемой.

Солнце сейчас быстро клонилось к горизонту, что, наверное, было хорошо: в сумерках наша пара будет выглядеть менее ужасающе. Никто с нами не заговаривал. Людей мы видели мало, да и те либо уже полностью отключились от реальности и видели картинки покруче моего грязевого макияжа – кое-кто из них оживленно обсуждал их с самим собой, не обращая на нас внимания – либо же встречным хватало беглого взгляда, чтобы перейти на другую сторону улицы, старательно пряча глаза. Я думала спросить вампира, не сделал ли он чего-нибудь – если вампиры могут убеждать, могут ли они также отпугивать? – но солнце еще светило, пусть совсем тускло, и это представлялось маловероятным. Может, как-то действовали мои волны силы – настроились соответственно при входе в город. А может, нам просто везло.

Во всей этой ситуации мне жутко, невероятно не хватало бабушки, которая – уверена – объяснила бы, что и как я делаю. Я чувствовала, что начинаю соскальзывать за какую-то последнюю черту, что от меня скоро останутся одни волны силы; мое собственное «я» слабело, утоньшалось – того и гляди улетит, как серая паутина на глазах, – и тут мне вдруг страстно захотелось узнать, что же я делаю!

Впрочем, люди избегали не вампира – меня. Это я шаталась, бормотала что-то – явно сумасшедшая и, возможно, опасная.

Я угасала вместе с дневным светом. Я слишком сильно напряглась.

Я добрела до края парка примерно в тот момент, когда сумерки стали темнотой – и он снова поднял меня на руки, почти не сбившись с шага, и нырнул под деревья, в ночь, в родную стихию. Я чувствовала, как волны силы шевелятся во мне, хотя они были уже не нужны мне как зонтик от солнца. Я смутно подумала, что, может быть, они пытаются сохранить мне жизнь. Как мило с их стороны. Он, должно быть, тоже пытался. Забавное занятие для вампира…

Вокруг была только темнота, темнота, деревья и несущийся в ночь вампир. Я слабо прошептала:

– Я уже не представляю, где мы находимся.

– Я представляю, – успокоил он. – Я чувствую запах твоего дома.

Наверное, я заснула. Это объясняет быстролетную череду снов: то я летела, то я умерла, а тут уже стала вампиром, потом стояла у озера с бабушкой, раскрывая ладони, но вместо цветка, пера или кольца кровь хлынула из них, взметнувшись вверх, текла и текла, словно мои руки стали фонтаном. Фонтаном крови.

Вампир остановился. Я, моргнув, открыла глаза, увидела мерцание огней сквозь редкие деревья и различила очертания дома. Моего дома. Мы находились на дальнем краю сада. Я видела цветущую сирень под окном холла Иоланды. Она была из тех старых леди, у которых вместо гостиной – холл. А горящий там свет означал, что хозяйка еще не спит, хотя обычно она ложилась так же рано, как особа, которой вставать в четыре утра и идти печь булочки с корицей. Интересно, который час?

Вампир сказал:

– Тебе понадобится ключ, чтобы открыть дверь.

Он мог оставить меня здесь. Можно было попросить его поставить меня на землю и попрощаться. Я могла постучать в дверь Иоланды, и когда она прекратит пугаться умалишенной у дверей, когда узнает меня, то впустит с помощью своего запасного ключа. Она будет шокирована и полна сочувствия. Она позвонит в кофейню, вызовет врача и полицию. Загонит в горячую ванну и поможет вымыться, позаботится о моих ранах. И не будет задавать вопросов – поймет, что я слишком устала и распознает симптомы шока. Напоит горячим сладким чаем и апельсиновым соком, согреет человеческим теплом, обществом и пониманием.