Книга Клуб интеллигентов - Антанас Пакальнис
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Невзирая на всю эту тихую оппозицию, решено было Мигле присвоить звание почетного заместителя.
Когда раздались аплодисменты, громче других хлопала оппозиция. Аплодисменты здесь были весьма давней традицией.
И теперь вот взгляды всех невзначай уставились на Дебесиса, который сидел за столом на тяжелом, несдвигаемом стуле.
Явно подавляя инициативу коллектива, слово самовольно перехватил Мигла:
— Неоценимый наш друг Дебесис! Мы знаем вас как человека с необъятно широким сердцем и неизмеримой решимостью. Вы гениально руководите, наше учреждение прошло долгий путь и достигло огромных успехов, которые войдут в историю как светлейшие ее страницы.
В это время Дебесис покраснел и надул щеки — не желая вздохнуть не к месту, он задержал дыхание.
А Мигла продолжал греметь:
— Вы, товарищ Дебесис, являетесь воплощением скромности, чуткости, принципиальности, движения вперед. Всю свою сознательную жизнь...
Тут от пиджака Дебесиса, выпираемая совершенно неумеренным животом, оторвалась и громко покатилась по полу пуговица.
Видя, что его страстные слова пучат, взрывают изнутри начальника, Мигла понизил голос и конкретизировал свою мысль:
— Вы, товарищ Дебесис, являетесь долголетним членом профсоюза, поете в хоре треста столовых, помогая тем самым развивать самодеятельность, состоите также в обществе охотников и рыболовов, являетесь шашистом первого разряда, и до нормы мастера спорта вам не достает всего 0,9 балла.
В эту торжественную минуту на шее Дебесиса вздулись жилы, галстук развязался сам и сполз непоправимо низко.
— Вы все свои силы, знания и опыт последовательно вкладываете в свою неутомимую деятельность...
Сотрудники изумленно ухватили взглядом, как, звякая, полетела пряжка от ремня Дебесиса и возникла угроза, что следом расстегнутся и брюки. Кто-то схватил Миглу за плечо — хватит, прекрати! — но кто может остановить оратора, охваченного вдохновением? Легче уж сдержать взбесившуюся лошадь.
— Вы, дорогой друг Дебесис, не только прекрасный охотник — вы получили двенадцать медалей на собачьих выставках!
Все видели, как сам собой развязался шнурок от ботинка Дебесиса, а сам ботинок с космической скоростью ударился в шкаф. Миглу, разумеется, надо было заставить умолкнуть как можно быстрее, но в этот момент подчиненные узрели невиданную вещь: над головой Дебесиса, словно баранка, повис нимб. Слава лучилась изнутри и сияла, будто радуга.
Сотрудники растерялись, не зная, встать ли и аплодировать, или преклонить колени и молиться.
Только один Мигла остался непоколебим — он продолжал свою речь:
— Дорогой друг и товарищ Дебесис! Мы любим вас, без вас мы — ни шагу. Кто мы без вас? Кто, я спрашиваю вас?
Оратор на минутку запнулся, не нашел подходящего слова, а это оказалось роковым.
— Кто мы без вас? — еще раз пламенно воскликнул Мигла и выставил кукиш вверх длинным, сильно загнутым большим пальцем. — Вот!
В это мгновение грянул гром.
Когда рассеялась пыль, пар и остался лишь казенный запах, работники поняли, что Дебесис взорвался, — Мигла перестарался. Но обвинять заместителя нельзя: он ведь от полноты душевной, да еще и по укоренившейся привычке.
Однако...
Кинулись люди сгребать начальниковы осколки, искать пупок, но так и не нашли. Как видно, Дебесис воистину был святым.
МЯМЛЯ
Начальник промышленного производства «Ложка» Пилипас Плеве был человеком нежной души и иногда, после сытного обеда, закрывшись в кабинете, тайком сочинял стихи. Именно в такую лирическую минутку и позвонил ему другой, более крупный начальник из треста «Черпак»: дескать, изготовленными вами отличного качества ложками немало борща выхлебано — представь заслуживающих поощрения ложечников к почетному награждению.
Когда зазвонил телефон, Плеве дошел уже до половины стиха «Сверкающая вершина». Он писал:
Цветы, плакаты и знамена
Тонут в океане радости и счастья.
Никто не толкается, не дерется,
И пьяные не валяются на улицах.
Все строго придерживаются правил движения
И все распоряжения исполкомов знают наизусть.
Вокруг только музыка, песни, танцы,
игры и спортивные соревнования.
Никто к столу без очереди не лезет,
Так как твердо убежден: получит по потребности.
«Вот, вот! — едва не крикнул от радости Плеве. — Награждение!» — и, пока не прошло вдохновение, вставил еще одну строчку в стихотворение:
И на груди неутомимых ударников
сверкают ордена на солнце.
Но возбужденное хорошим обедом настроение постепенно стало падать, когда Плеве открыл личные дела ложечников и по листкам учета кадров начал искать кандидатов, достойных награждения.
Первым перед начальником заочно предстал ложечник Пипкус. «Ну, иди сюда, дорогой, — любезно заговорил с ним Плеве. — Что хорошего содеял, трудясь на производстве ложек? Ложки ты изготовляешь высокого качества, из съэкономленных материалов, даже бо́льшего размера чем надо — стало быть, заботишься, чтобы люди были сыты. По этой причине тебе, возможно, и следовало бы какую-нибудь медаль нацепить, но ведь сам видишь, как бы это сказать, твое поведение несовместимо с нормами нашей жизни. Ты, видишь ли, грубоват, то есть не стесняешься в присутствии женщин нехорошо выражаться, развращаешь других непристойными анекдотами. Как-то сам по себе напрашивается вопрос: чему же ты своих детей научишь? Зубоскальству? Нет, дорогой Пипкус, тебя я в список не включу».
«А, здравствуй, пташка! — с иронией улыбнулся Плеве, открыв дело Рипкуса. — Неплохо бы орден получить, а? Хотел бы ты, голубчик, да не получишь. А где твои профсоюзные взносы, почему ты все как-то выкручиваешься, не платишь вовремя? Значит, ты против устава идешь? А не будет ли это, как бы сказать, умалением роли профсоюзов, подрывом их изнутри? Что?»
Еще перевернут один лист, и на Плеве кротким телячьим взором уставился производственник Сребалюс. «Ах, вот ты где, Серапинас! Вот куда ты залез, милейший. Нравишься ты мне почему-то, кроткий такой, исполнительный и фамилия твоя соответствует нашему производственному профилю[13], только пассивен ты как-то, на собраниях отмалчиваешься, не воюешь своим боевым словом за досрочное выполнение плана... Выступать надо, Серапинас, критиковать недостатки — нельзя как бог на душу положит. Стало быть, отложим тебя до следующего раза...»
«А ты о награждении и не мечтай, Мариёшюс! — грозно обратился Плеве к другому подчиненному. — Такой молодой, а уже этак раскис. В кружке самодеятельных танцев участия не принимаешь, в стенгазету не пишешь, от производственной гимнастики уклоняешься. «Не умею, мол, танцевать!» Какое же это оправдание, дорогой? Различные курсы
