Книга Клуб интеллигентов - Антанас Пакальнис

Антанас Пакальнис

КЛУБ ИНТЕЛЛИГЕНТОВ

КРУТЫЕ СДВИГИ...

ВОСПОМИНАНИЯ

Жил-был человек, по фамилии Таушкутис. Жил бы да поживал, ничего бы и не случилось. Да вот пристала к человеку болезнь: стали воспоминания одолевать. Доставили его колхозники в амбулаторию, хотели вылечить. Но, осмотрев больного, медицина руками развела, поймите, мол, никакими инструментами эту болезнь не нащупать.

Трудно понять до конца, как там было, но Таушкутис страдал и наяву бредил. Бывало, только присядут колхозники передохнуть, не успеют и дымком затянуться, а Таушкутис уже вздыхает, сопит и свое бубнит:

— Вот прежде бывало...

— ...нажрешься остей у кулака Шяшкуса... — рубят ему сплеча колхозники.

А Таушкутис, словно нарочно, про кулака Шяшкуса умалчивает. Махнет он только рукой и опять за свое: нет теперь собственности... Словом, обуяли человека собственнические чувства.

Как-то однажды, улегшись с вечера, долго он ворочался, охваченный этими чувствами. И едва лишь закрыл глаза, тотчас увидел всю свою собственность: и старая лачуга, как клуша на яйцах, съежившись, торчит, и клочок земли проволокой колючей опоясан, и сивка в загоне зубы кажет, и вся былая жизнь как на ладони... А он, Таушкутис, всего этого владелец!..

Запряг он сивку и пашет. Но сивка-то большеголовый был. Стало быть, остановился он в борозде и думает, какие-то свои лошадиные проблемы решает. Это за сивкой с жеребячьих лет водилось. Как только у Таушкутиса в кормах нехватка — сивка тут же философствует: работать или не работать. А Таушкутис его кнутом. Только на этот раз и кнут не помог. Сивка, видно, совершенно всерьез решил больше лямку не тянуть. Улегся в борозду и протянул ноги. Огорчился было Таушкутис, да вдруг вспомнил, что в бывшем имении Бурбы МТС находится. Одним махом очутился он во дворе имения.

Но тут произошло чудо. Встретил Таушкутиса на ступенях хоро́м господин Бурба собственной персоной. Но откуда Бурба взялся здесь? Ведь давно он отсюда выкатился... И все ж перед Таушкутисом стоял Бурба во всем своем барском величии. Растаяла внезапно вся смелость Таушкутиса, и ощутил он в руках мятую шапку.

— А, господин Таушкутис! Давненько не виделись, — прохрюкал Бурба. — Что скажешь, господин Таушкутис? Долг ли принес, или снова за ссудой пришел? ..

Заморгал Таушкутис, глянул на свою наготу сквозь прорехи в заплатах, — явно оторопел человек.

— Я ничего против, господин... отдам... только я думал... — развел он руками.

— А, «думал»! — заревел Бурба. — Чтобы мне до понедельника деньги были, а нет — заставлю, собака, траву жрать.

Перепугался Таушкутис. Чувствует, приходит конец. Но тут снова выручила его спасительная память. Чтоб ему пусто было, тому Бурбе! Забыл он, видно, что теперь Советская власть. Нет, шиш он получит, а не деньги.

Но тут же разинул рот, увидав стоящего рядом кулака Шяшкуса.

— Что, стало быть, бездельничаешь, господин Таушкутис? — сладко заулыбался кулак. — А когда же ко мне?.. Семена помнишь? Следовало бы денек-другой за проценты отработать...

— Отвяжись от меня! Семь шкур норовишь содрать! — воспротивился Таушкутис.

А Шяшкус посмеивается.

— Как угодно, господин Таушкутис, — замечает с угрозой. — Я могу и через суд...

— Можешь, можешь! — вспылил Таушкутис. — Мы еще посмотрим! Не те времена, господин Шяшкус.

На том «господин» Таушкутис с господином Шяшкусом и расстались. А Таушкутиса зло взяло. Власти его нету, что ли, или еще какой черт, коли Бурба и Шяшкус его за глотку берут. Разволновался Таушкутис, взял да заболел.

— В амбулаторию! — приказал он жене. — А то, гляди, еще помру без времени.

— Барин, видишь ли, сыскался! — ни с того ни с сего взъелась жена. — А где твои денежки? Лошадь где? Ведь до амбулатории-то двадцать километров.

Тут Таушкутис жену дурой обозвал. Неужто она не знает, что колхозная амбулатория и врач в самом лучшем доме деревни помещаются? Поднялся Таушкутис, ушел и назад воротился. Не нашел он колхоза, не было и амбулатории. «Куда все это подевалось?» — с сожалением подумал он.

— А дети где? В школе? — спросил Таушкутис у жены, оглядевшись в избе.

— Вот те на! Неужто вчера родился? У кулаков служат.

И собрался Таушкутис в район. Задаст он кулакам баню, ох задаст! Но перед тем вспомнил, что надо хоть разок за день поесть. А жена, и глазом не моргнув, поставила миску пустой капусты и спокойненько вышла. Тут и лопнуло терпение Таушкутиса. Нет. Таушкутис так в колхозе не ел. Этак в колхозе свиней кормят! А здесь над ним издеваются. Дайте ему сала, да побыстрее, и вся недолга. Забыл он, какой почет салу выказывал, когда на своем наделе сидел. Возьмет, бывало, ломтик хлеба, на него шкварку сала положит и ест. Хлебушко ест, а сало только нюхает и пальцем подальше отсовывает. Этак и подкрепляется.

— Подай мне новые сапоги, — продолжает сборы Таушкутис.

— Откуда я их возьму? — дивится Таушкутене. — Есть клумпы — и обувай.

Осерчал Таушкутис и пошел правду искать.

— Найдешь правду, как же, — сказала жена. — Теперь правда господская.

— И найду! — пробудился в Таушкутисе колхозник. — Головы не пожалею!

По пути надумал Таушкутис в читальню завернуть. Соскучился по новостям человек. Только что за чертовщина опять? Нету читальни. Была читальня, и нет ее. Обе половины дома целы. В одной вспотевшие мужики в очко засаленными картами режутся, в другой — иная самодеятельность завязалась. Только и слышно:

— Накось, выкуси, сморкач!

— Ты сам выкуси! Вот как двину...

Хорошо, хоть сосед Бурокас подвернулся. Но и тот на ногах не стоит, целоваться лезет.

— Куда это читальню перенесли, Адомас? — спрашивает удивленный Таушкутис.

— Что? Читальню... А ты, что, хочешь с ксендзами заодно? Ведь мы... оба мы, во, вот тут в преисподнюю определены, — Бурокас вытаскивает смятую газету. — Свободных мест сколько угодно... сколько угодно... Вот! — палец Адомаса упирается в объявления о распродаже с торгов.

— Но ведь мы... — Таушкутис от неожиданности разевает рот.

— Вот, вот... оба мы хозяева... будем пироги богу печь...

Какой с пьяным разговор? Таушкутис отступил бочком и дал тягу. Не был бы Таушкутис Таушкутисом, коли бы сразу кому-нибудь поверил. Тем более, что начинает