Книга Королевская школа. Часть 1. Пария - Александра Плен

– На местном кладбище, почти у самой ограды, с северной стороны.

Я благодарно кивнула.

– Оставайся у нас, переночуешь, завтра пойдешь на могилу, – женщина обеспокоенно посмотрела в окна, солнце уже село.

– Я переночую в нашем доме.

– Но он же заколочен! – воскликнула Лукреция. – Давай хоть пошлю сына, чтобы он вытащил гвозди.

– Я справлюсь сама, спасибо вам за все, – я вытащила из-за пояса золотой и положила на стол, жена мельника ошарашенно таращилась на невиданное богатство. – Прошу вас, позаботьтесь о ее могилке, вряд ли я когда-нибудь снова приеду сюда.

Женщина мелко закивала. Я развернулась и вышла за дверь. На сердце лежала тяжесть. Такая, что было больно дышать. Она давила на грудь, клонила к земле. Хотелось упасть и больше не вставать никогда. Я заставила себя пройти еще триста шагов и дойти до нашего дома. Маленькое заклинание – гвозди рассыпались песком. Я открыла дверь и вошла внутрь.

Ноги подогнулись сразу же, словно из меня выдернули стержень, я мешком упала на пол. Зажав кулак во рту, прикусив пальцы, свернувшись калачиком, я завыла от горя. Горячие слезы хлынули из глаз. Я оплакивала няню, маму, папу, мое беспросветное мучительное одиночество. Страшное, безмерное, невыносимое. В детстве я мечтала о брате или сестре. Потом хотя бы о кузинах и кузенах. Но папа и мама не стремились наладить отношения с родственниками. Они замкнулись в своем мире и никого туда не пускали. Я была предоставлена многочисленным гувернанткам и слугам. И у меня была Марта. Моя любимая няня!

Сколько я себя помнила, с самого раннего детства она была рядом. Заботилась обо мне, учила, воспитывала, оберегала от болезней. Самая добрая няня на свете, мудрый учитель, верный преданный друг, строгий наставник, опекун, моя вторая мать.

А теперь я осталась одна во всем мире.

Как долго лежала – не помню. Кругом было темно и тихо. Света луны едва хватало на то, чтобы видеть очертания предметов в гостиной. Кряхтя как столетняя старуха, поднялась с пола, вытащила лампу из чемодана и зажгла ее.

Все оставалось точно так, как мне помнилось. Только пыли было много. Она покрывала пол, деревянную мебель, печь, утварь, ровно стоящую на полках.

На обеденном столе стояли письменные принадлежности, наверное, здесь Марта писала мне письма. Я села на лавку, вытащила из кармана письмо, разгладила его и принялась читать.

«Здравствуй, моя дорогая девочка. Это мое последнее письмо. Меня уже давно нет на этом свете, и тебе незачем приезжать на наш хутор. Я просто хочу, чтобы ты знала, я люблю тебя больше всего на свете. С той первой минуты, когда увидела тебя в вашем замке. Тебе было три, и ты была в шелковом розовом платьице, капризничала, раскидывая пирожные по ковру. У меня не было детей, ты стала моей дочерью».

Я не смогла сдержать рыдание, вырвавшееся из сердца. Слезы хлынули из глаз, буквы расплылись, и я на некоторое время отложила письмо.

«Сейчас, наверное, ты плачешь, – продолжила я читать. Как же хорошо она меня знала. — Ты хорошая, добрая девочка. И я знаю, что ты любишь меня так же сильно, как я тебя. Я благодарна Фредерику и Эльзе за то, что они не уволили меня после того, как ты выросла и больше не нуждалась в няне. Не верь тем, кто будет говорить плохо о твоем отце. Он был благородным и честным человеком. Может быть немного рассеянным и легкомысленным, но не предателем, уж точно. Я ни одной секунды не верила, что он мог бы убить человека.

Ты очень похожа на него. В тебе течет его кровь, гордись этим.

Не верь никому, кто говорит, что ты второй сорт. Что если ты не знатна и не богата, то должна довольствоваться малым. Я когда-то поверила подобным словам в свой адрес, стала любовницей богатого герра, когда учила его детей. Десять лет длилось мое украденное счастье, потом он просто меня уволил. Итог моей жизни ты знаешь. Нет, я не жалею, ведь в конце ее у меня появилась ты.

Не слушая никого, кто унижает тебя, кто вешает ярлыки, кто говорит, что всё и все имеют свою цену. Ты стоишь большего, гораздо большего. Нет… не так. Ты бесценна, девочка моя.

Люблю тебя. Твоя Марта».

Дрожащими руками я отложила листок. Некоторое время сидела в полной прострации, не способная ни о чем думать, машинально гладя строчки, написанные няней. А когда начала складывать письмо, вдруг на оборотной стороне увидела приписку мелким шрифтом. Я склонилась ближе.

«П.С. Думаю, ты должна знать еще кое-что. Несколько лет назад я написала твоей бабушке, матери Фредерика, бывшей арии, Брианне Крей. Сообщила, что ты жива, здорова и находишься у меня. От нее пришло письмо, что она не хочет тебя знать, и внучки у нее нет. Я не говорила тебе, чтобы не расстраивать».

Вот, значит, как. Меня это не расстроило совершенно, по сравнению со смертью Марты отступничество бабушки показалось комариным укусом, тем более я никогда в жизни ее не видела. После того, как папа женился на маме против воли родни, те отвернулись от него.

Я бережно сложила письмо и положила в карман. Буду много раз его перечитывать, но не сейчас. Я чувствовала себя больной. Голова раскалывалась, в груди болело, меня лихорадило, словно от высокой температуры.

Вряд ли сегодня засну. Я встала, поплелась к полкам над печкой, нашла кое-какие травы и поставила чайник. Остаток ночи смотрела в окошко, грея руки о кружку с настоем. До тех пор, пока над лесом не занялась заря.

Цветов я нарвала на лугу перед кладбищем. Могила уже успела зарасти травой. Повыдергивала самые высокие стебли, разложила цветы вокруг скромного деревянного памятника, сверху повязала узлом свой подарок – пуховый платок.

– Прощай, нянечка, – произнесла тихонько, боясь спугнуть утреннюю рассветную тишину, – ты всегда будешь жить в моем сердце.

Дорога до поселкового вокзала пешком с опустевшим, но все-же не слишком легким чемоданом, заняла почти целый день. Никто мне не встретился по пути, да я и не хотела никого видеть. Я передвигала ноги, словно заводная игрушка, бредя по пыльной дороге.

Купила билет на завтрашний поезд. Нужно еще было найти постоялый двор, но не хотелось двигаться. Сбитые ноги дико болели, и я решила посидеть ночь на вокзале. Я не одна была такая, на лавках лежало и сидело много разномастного народа, приехавшие из окрестных деревень.

«Все-таки железная дорога великое изобретение, – подумала устало. – И мой отец стоял у ее истоков. Прокладывал рельсы, строил первые вагоны. Я горжусь тобой, папа».

Я знала, что дорога в школу для меня закрыта еще на полтора месяца, поэтому с вокзала Шалира поехала прямо к Кассану. Он сильно удивился, когда увидел меня на пороге кузницы, но искренне обрадовался. Предложил пожить у него, но я оказалась. Тогда отвел меня на постоялый двор у самого порта. О чем-то пошептался с владельцем, коренастым немолодым мужчиной бандитской наружности, и мне выделили лучшую комнату с ванной всего за серебряный в месяц.