Книга Тимофей: блокнот. Ирка: скетчбук - Нина Дашевская

– Ты ведь ему нравишься, – говорю я.

Лети, Миша. Если ты когда-нибудь поднимешь глаза от своих книг и увидишь меня и Тоню Свирепову – понятно, кого ты выберешь.

– Брось, – говорит Тонька, – ему никто не нравится, ему вообще на людей наплевать.

– Как же! Ведь это он тебя спросил, помнишь. «У тебя случилось что?» Никого больше не спрашивал!

– Ну, это ерунда, – говорит Тоня. А потом спрашивает: – Подаришь?

Я вздыхаю и выдираю рисунок.

– Как ты догадалась только. Я же просто мост рисовала.

– А я сначала думала – это что-то абстрактное в Мишкиной башке. Наверное, думаю всё время, вот и догадалась.

Да. Ладно, ладно, Миша. Я думала, одна тебя вижу, думаю про тебя, знаю, какой ты. А вот нет, не одна.

Почему-то очень хочется плакать.

* * *

Я хотела идти к маме в больницу, но она сказала: не надо, завтра выписывают. Всё в порядке. И я только сейчас поняла, что всё это время ждала беды. Что не выпишут, что не в порядке, что всё будет плохо. А теперь мама вернётся! Конечно, всё будет хорошо! Вот только Пашка. С Пашкой хорошо не будет. И ведь она сразу поймёт – что у нас не так. И как объяснить? Что Пашка, мой брат Пашка наорал на меня и сказал «хватит за мной следить»?

Я ухожу рисовать. Совсем забросила уроки, но сейчас не до них, догоню. Пока рисуется – нельзя упускать. Неужели правда: мне рисуется оттого, что плохо, что с Пашкой так?.. Тогда лучше бы мне не рисовалось. Лучше бы как раньше.

Пашка, Пашка, Пашка. Обида ест меня, выгрызает дырку внутри; я пытаюсь думать про свои рисунки, про Мишу, про Тоню, даже про Диксона – но в голове всё равно Пашка. Пусто в голове от него. А ему, наверное, и дела до меня нет.

Я подхожу к другому мосту, далёкому. Здесь бываю не часто – он двойной, внизу железная дорога, вверху машины. С моего ракурса видно – за мостом парк, а там, за парком, город будущего: огромные сияющие многоэтажки. Новый район; вблизи он совсем не так хорош. А издалека, за далёким мостом, в бесконечном парке – такая счастливая фантастика.

Не буду ближе подходить, чтобы не портить.

Рисую. Быстро, один набросок за другим, не жалею бумаги. Лицо долго не появляется, да я и забыла про него; не обязательно нужны лица. И как только решила – не обязательно! – так сразу и появился такой человек будущего, открытый лоб, все линии твёрдые… на Сеньку нашего немного похож, но Сенька всё же человек, а этот какой-то андроид. Робот, идеальный человек. Такого можно только искусственно вывести.

Переделываю ещё раз, чтобы был нормальный Сенька, а не робот. И выходит хорошо.

И – надо же! – Пашка вылетел из головы. Значит, так можно! Рисовать, вырисовывать из башки всё, что хочешь!

Я только сейчас понимаю, что пальцы заледенели и не гнутся вообще. Ручка выпала, и я не могу её поднять, пальцы не работают. Ужас!

Забегаю в ближайшую стекляшку погреться. Вот бы кофе взять, но у меня мало денег. С трудом наскребаю монетки на чай; кипяток в картонном стаканчике. Может, термос с собой брать, греться?

Прыгаю в троллейбус и еду к следующему мосту. Чай не пью, просто грею руки – хорошо! И прямо тут, в троллейбусе, тоже рисую. У меня отличное место в самом хвосте – высокое, и есть куда чай поставить. Так ехала бы и ехала…

И я проезжаю свою остановку, и все свои мосты, и уезжаю к следующему, четвёртому.

Ещё светло, и я успеваю набросать и этот мост тоже – подвесной, с высокими белыми опорами, очень красивый. Лицо показалось сразу – как ни странно, тот солдат с телефоном. У которого шрам. Но он у меня получился боком, правым – безо всякого шрама, просто симпатичный парень, улыбается. Надо же, как я его запомнила – ведь столько времени прошло! А сколько? Неделя? Две? Уже не помню.

Вот так часто бывает. Думаешь, всё хорошо – а оно повернётся к тебе, и ты увидишь: это не улыбка, а просто шрам. А потом думаешь – всё плохо! – а улыбка окажется настоящей…

Пока не стемнело, бегу обратно. И успеваю к железнодорожному мосту – где я стояла тогда. Когда Пашка меня обругал.

Пошёл снег. Рисовать совсем невозможно, но я пытаюсь. Пальцы закоченели и просто болят. Но мне зачем-то надо, именно сегодня.

Лицо этого моста хмурое, нерадостное. Но красивое. Оно что-то знает, это лицо; кажется, оно похоже на моё, только красивее. Если бы Тоня спросила: ты – это мост? какой? – я бы ответила ей, что вот. Это мой мост, железо и громыхание.

* * *

Дома никого нет. Я долго грею руки горячей водой, под краном, а потом лезу в телефон: появились ли ещё поклонники у моих рисунков? Ну да, трое.

И в ленте вижу какое-то печенье. Рецепт. Это Полина выложила, с которой мы раньше в музыкалку ходили. Она его сделала, печенье, у неё получилось! Хвастается. Ну да, чем ещё хвастаться, она же не рисует!

Вот я какая стала злая, надо же. Полина вообще ни в чём не виновата. Она зато Бетховена играет, наверное, или Рахманинова – а я бросила.

И что, я не могу испечь вот такое печенье? Да? Трудного, между прочим, ничего нет! И мама завтра возвращается!

Я решительно достаю из холодильника масло и яйца. Так, мука, сахар… всё есть. Это хороший знак!

«Смешать масло и сахар». Как, интересно, смешать? Не очень и перемешивается…

Я бросаю вилку и смешиваю руками. А что? Ведь руками – хорошо! Как в детстве, когда можно было возиться во всякой грязи, вот мы на море из песка с Пашкой строили всякое…

У меня получились довольно бесформенные комочки, но ведь главное вкус, да?

Я вспоминаю свои опыты с чайником и бутербродами и даже не выхожу с кухни. Пока оно ещё белое. Белое… белое… аааа, горит! Ой!

Я вытащила печенье. Несомненно, это печенье!

У меня на руке остался ожог от противня. Больно, но даже приятно: производственная травма. Я успеваю ещё всё вымыть и печенье разложить на тарелочке. Все обрадуются. Между прочим, нормально получилось. А запах! Запах вообще сумасшедший! Иногда запах важнее вкуса.

Я даже забыла, что мы с Пашкой в ссоре. И представила, что и он обрадуется тоже!

Как там мои рисунки?

Я достаю наброски и тушь. И опять начинаю перерисовывать, и время исчезает. Оказалось, можно что-то делать и не чувствовать ни времени, ни себя. Провалиться.

…И только сейчас я понимаю, что лицо железнодорожного моста – не моё, а Пашкино.

* * *

Мама вернулась. Нахвалила моё печенье и Пашкин суп (да, он вчера сварил суп!). Я даже показала ей свои рисунки – она и их похвалила тоже. Ей можно было ещё остаться в больнице, но она ушла «под расписку» – говорит, там невозможно. Ничего не происходит!

Ну да, мама любит, чтобы происходило.

…Я думала, сразу всё наладится, всё станет хорошо и дышать будет легче. Оказалось – да, но и нет тоже. Неужели я пекла своё печенье для Пашки, а не для неё? Пашка молчит.