Книга Обитель милосердия (сборник) - Семён Данилюк

Танков поспешно положил трубку и поднялся. В дежурную часть в фуражке и плаще вошел Сиренко:

— Опергруппа еще не вернулась?

— Никак нет.

— По рации связывались?

— Не сообразил.

— Надо соображать, раз на серьезное дело посажен. — Сиренко прошел к маленькой радиостанции, стоящей прямо на металлическом ящике с картотекой: — Какой позывной у УАЗа?

Танков беспокойно задвигал руками по плексигласу на столе. Где-то под ним он видел список позывных. Ведь только что видел.

— Ну? — поторопил Сиренко.

— Двести первый. — Филиппов неспешно приоткрыл щелки глаз. — Да бесполезно вызывать. Кузьмич наверняка рацию не включил.

Сиренко все-таки попробовал. В рации бесперспективно хрипело и щелкало.

— Разгильдяй! — Он швырнул трубку. — Давно выгнать пора.

— Да звонили они, — лениво успокоил его Филиппов. — В отдел едут.

— Раскрыли?

— Вроде везут кого-то.

— Тогда ждать не буду. — Сиренко поправил фуражку. — Если что, я дома. А вам, товарищ лейтенант, — он с неудовольствием сделал паузу, — надо быстрей овладевать оперативной обстановкой. Вы сейчас мозг отдела, а не просто, понимаешь, кукла какая-нибудь. За все в ответе.

Едва захлопнулась за ним входная дверь. Танков упрекнул Филиппова:

— Что ж вы, Пал Евгеньич?! Звонили, а вы не сказали?

— А чего говорить? Едут и едут… Пойти кабинеты, что ли, проверить? — Филиппов, опершись сразу на стол и подоконник, поднялся, покряхтывая. Зазвонил телефон. Мужской голос продирался издалека, сквозь хрипы в телефонном аппарате:

— Милиция? Слушайте, вы там скажите этой истеричке, чтоб меня в дом впустила! Не на улице же мне околевать!

— Говорите громче и по существу! — закричал Танков. — Откуда вы и что случилось?

— С Востока я!

Танков посмотрел на разминающего поясницу Филиппова.

— Поселок Восток, — кивнул тот. — Есть такой. Лесовики там живут. Самый у нас медвежий угол.

— Громче, пожалуйста! — опять закричал Танков. — Кто вы и что случилось?

Он долго слушал, кивал, переспрашивал. Наконец закрыл ладонью мембрану:

— Ничего не пойму. Какой-то Гусаров. Вроде из заключения. Там у него часть дома по наследству. А в доме женщину с детьми поселили. В общем, не пускает она его. Чего делать-то?

Филиппов неспешно отобрал трубку.

— Слышь, милый, — он даже не изменил тональности и не повысил голоса. — Дело твое гражданское, понимаешь? Не милицейское… Ну, тем более… Ты погоди. До утра найди, где переночевать… Ну, как это не найдешь? В своем-то поселке? А утром дуй в поссовет… Чего ты мне свои бумаги читаешь? Я в них все равно не понимаю. Ты властям доказывай… Ну, чего заладил: сломаю, сломаю? Мужик ты или нет? Уступи до утра… Ну ладно, передай ей, что в милицию велели позвонить. Только гляди, чтоб без рукоприкладства. А то опять загремишь. — Он аккуратно положил трубку. — Чем только заниматься не приходится! Запиши куда-нибудь. Может, часа через два позвонишь для покоя.

В двадцать один час вернулась опергруппа. Первым в дежурную часть зашел оперативный уполномоченный уголовного розыска Велин. Из-под левой подмышки расстегнутого пиджака выглядывала замшевая лямка знаменитой велинской кобуры, сшитой по его личному заказу, как сам он не раз намекал, одной ба-а-льшой специалисткой.

— А ты чего здесь? — поразился Велин, узрев перед собой собственного стажера.

— Не видишь, дежурю.

— Ты подумай, детсад развели! — Велин обернулся к входящему в дежурку низкорослому, плотно сбитому, словно пачка сливочного масла, начальнику уголовного розыска Гордееву.

— Тебя, в самом деле, кто поставил? — удивился тот.

— Заместитель начальника райотдела Сиренко. — Танков на всякий случай поднялся. — Не явился сменный дежурный.

— Опять Васька сорвался! — В сообразительности Гордеев никак не уступал Чеснокову. — Но Сиренко-то хорош! Пацана на такое дело сунуть. — Последнее он произнес вроде бы про себя, но достаточно громко, чтоб быть услышанным другими. — Новости?

Гордеев безошибочно выхватил из пачки рабочую тетрадь.

— Ничего особенного, товарищ капитан. По линии экономической преступности сигнал. Еще из поселка Восток звонили.

— Танков заглянул в черновик. — Там Гусаров «откинулся», — под ироничным взглядом Гордеева он смущенно поправился:

— Из заключения вышел. А его в собственный дом не пускают. Туда женщину с детьми поселили.

— Больше ничего?

— Никак нет. А у вас как, товарищ капитан? — решился Танков. — Сиренко приказал узнать.

— Приказал, приказал… Больно много приказчиков развелось! — Судя по всему, на непосредственного начальника у Гордеева была аллергия. Он расстегнул пуговку на потертой папке, достал тоненькую пачку бумаг. — Регистрируй кражу. В управление передашь как нераскрытое.

— Так вроде у вас фигурант есть? — щегольнул осведомленностью Танков.

— Передашь, как сказал! — Гордеев поморщился, тяжко вздохнул. — Танков, у меня лицо как, добродушное? — Он растекся вдруг в простецкой улыбке.

— Как будто, — растерялся Танков.

— Тогда порядок. Велин, пригласи Рыкову, — начальник уголовного розыска опять вздохнул, словно набирая воздуха перед тяжелым погружением.

По пустому коридору процокали каблуки, и следователь Рыкова, тщедушная молодая женщина, не остывшая еще с дороги, остановилась, напряженно прислонившись к косяку двери.

— Татьяна Геннадьевна, — Гордеев увлеченно, не отрываясь, читал рабочую тетрадь, которую успел пролистать перед этим, — может, ты Воробьева прямо сейчас задержишь, чтоб его в ИВС пораньше отвезти?

— А я и в мыслях не держу его задерживать. — Небрежный Гордеевский тон не сбил Рыкову и не поколебал. — Я тебе еще в машине об этом сказала.

— Ну, и сказала! — Гордеев бросил об стол тетрадь, а вместе с нею и дипломатические подходцы. — Воробей вор, и его надо посадить!

— Надо, — ехидно согласилась Рыкова. — Но только при наличии доказательств.

— Магазин-то он подломил.

— Может быть.

— Погоди. — Гордеев заволновался. — Его после кражи у магазина видели. Это раз…

— Не у самого магазина, а просто в поселке.

— При нем было две бутылки водки, и он угощал дружков. Причем водка той же партии, что украдена. Это тебе что, не доказательство?

— Да эта партия два дня продавалась. И выдавалась, между прочим, не по ведомости. Короче, ничем не опровергнуто, что он мог ее купить.

— Так опровергни! Ты же следователь. На то и существуешь.