Книга В ожидании дождя - Деннис Лихэйн

— А эта его склонность к насилию, — спросил я после паузы, — когда-нибудь приобретала иные формы, кроме психологических?

— Нет, — сказала она. — Со мной — нет. И не думаю, что с Карен тоже. Он презирает женщин, мистер Кензи. Считает, что мы недостойны его прикосновения.

Она задумалась и энергично мотнула головой:

— Нет. Под конец мы с Карен много времени проводили вместе. Много пили, если честно. Думаю, она бы мне сказала. К своему отчиму она никаких теплых чувств не питала.

— Расскажите мне о ней.

Она закинула ногу на ногу, пыхнула сигаретой.

— Она была в ужасном состоянии, мистер Кензи. Умоляла их приютить ее хотя бы на несколько недель. Умоляла. На коленях перед матерью ползала. А та сказала: «Извини, дорогая, тебе надо научиться быть…» Ну, как же она это сказала-то? Самостоятельной. Полагаться только на себя. И все. «Тебе пора стать самостоятельной, моя милая». Карен рыдала у ее ног, а она велела мне принести чаю. Так что мы с Карен встречались, напивались, а потом шли и трахались с кем попало.

— Вы знаете, где она жила?

— В мотеле, — сказала она, вложив в это слово всю безнадежность мира. — Названия не знаю. Она говорила, что мотель расположен где-то у черта на рогах.

Я кивнул.

— Вот и все, что она мне говорила. Мотель у черта на рогах. Мне кажется… — Она посмотрела на свое колено и щелчком отбросила окурок.

— Что?

— В последние два месяца у нее внезапно появились деньги. Наличные. Я не спрашивала откуда, но…

— Но вы подозревали, что она…

— Подалась в проститутки, — закончила Шивон. — Понимаете, у нее совершенно изменилось отношение к сексу. На нее это было не похоже.

— Я одного не пойму, — сказал я. — Всего полгода назад она была совершенно другим человеком. Была…

— Сама чистота и невинность?

Я молча согласился.

— И представить себе было нельзя, что у нее в голове может появиться хоть одна грязная мысль.

— Вот именно.

— Это был ее способ приспособления. Чтобы выжить в этом сраном сумасшедшем доме, она превратилась в ангелочка. И знаете, не думаю, что для нее это было естественно. Может быть, она и мечтала стать такой, но вообще-то она только прикидывалась.

— А что там за иконостас из фотографий в вестибюле? — спросил я. — Что это за молодой парень? Он похож на младшего брата доктора. И что там за девочка?

Она вздохнула:

— Это Наоми. Их единственный общий ребенок.

— Она умерла?

Шивон кивнула:

— Давно уже. Сейчас ей было бы четырнадцать или пятнадцать. Она чуть-чуть не дожила до четырех лет.

— Отчего она умерла?

— За домом есть небольшой пруд. Зимой она выбежала на лед за мячиком… — Ее передернуло. — И провалилась.

— А кто за ней присматривал?

— Уэсли.

У меня перед глазами встала картина: маленький ребенок на тонком льду тянется за мячиком. А затем…

По всему телу прошел озноб.

— Уэсли… — повторил я. — Младший брат доктора Доу?

Она покачала головой:

— Сын. Он был вдовцом, когда познакомился с Кэрри. Вдовцом с ребенком. И она была вдовой с ребенком. Они поженились, сделали еще одного вместе. Но девочка умерла.

— А Уэсли…

— В смерти Наоми он не виноват, — сказала она с ноткой гнева в голосе. — Но они все свалили на него. Он же должен был за ней присматривать. Он на секунду отвлекся, а она возьми и рвани к пруду. Доктор Доу не мог винить Бога и предпочел обвинить сына.

— Не знаете, как мне связаться с Уэсли?

Она прикурила еще одну мятую сигарету и покачала головой:

— Он давно не живет с ними. Доктор запретил даже имя его произносить в своем доме.

— А Карен с ним общалась?

— Да он уже лет десять как уехал. Вряд ли кто-нибудь знает, что с ним стало.

Она сделала быструю затяжку.

— Что вы собираетесь делать дальше?

Я пожал плечами:

— Понятия не имею. Доу сказали, что Карен посещала психиатра. Вы знаете, как его зовут?

Она отрицательно помотала головой.

— Но они же наверняка хоть раз говорили о нем при вас.

Она уже открыла было рот, но в последний миг спохватилась:

— Извините, но я правда не помню.

Я поднялся со скамьи.

— О’кей. Как-нибудь выясню.

Шивон смерила меня долгим взглядом. Между нами вился дымок ее сигареты.

Она выглядела такой серьезной и сосредоточенной, что мне подумалось: возможно, она смеется не чаще раза в несколько месяцев, а то и лет.

— Чего вы добиваетесь, мистер Кензи?

— Я хочу узнать, почему она умерла.

— Она умерла потому, что ее семья — сраные уроды. Она умерла потому, что Дэвид попал в аварию. Она умерла потому, что не смогла этого пережить.

Я улыбнулся ей вялой беспомощной улыбкой:

— Все мне так говорят.

— И почему, позвольте спросить, вас это не устраивает?

— Не исключено, что в определенный момент меня это и устроит. Я работаю с тем, что есть, Шивон. Я просто пытаюсь найти хотя бы один конкретный факт, который меня убедит и заставит сказать: «О’кей, теперь я понимаю, почему она это сделала. Может, окажись я на ее месте, поступил бы точно так же».

— Это в вас католик говорит, — произнесла она. — Обязательно вам надо докопаться до причин.

Я хмыкнул:

— Ну, католик из меня еще тот, Шивон. И уже очень давно.

Она закатила глаза, откинулась на спинку скамьи и некоторое время молча курила.

Солнце спряталось за сальными белыми облаками, и Шивон сказала:

— Значит, вы хотите знать почему. Начните с того, кто ее изнасиловал.

— Не понял.

— Ее изнасиловали, мистер Кензи. За полтора месяца до смерти.

— Это она вам сказала?

Шивон кивнула.

— И имя назвала?

Она покачала головой.

— Сказала только, что ей пообещали, что он больше к ней не притронется, а он притронулся.

— Коди, мать его, Фальк, — прошептал я.

— Кто это?

— Призрак. Только он еще не в курсе.

10

На следующее утро Коди Фальк поднялся в половине седьмого утра; обмотанный полотенцем, он стоял на крыльце, спокойно попивая утренний кофе.