Книга В ожидании дождя - Деннис Лихэйн

«ОНИ ВРУТ. ШКОЛА УЭСТОН. ПРИЕЗЖАЙТЕ НЕМЕДЛЕННО».

Это был женский почерк, убористый и небрежный. Я миновал еще квартал и достал из-под пассажирского сиденья карту Восточного Массачусетса. Пролистав страницы, нашел Уэстон. Если верить карте, школа располагалась в восьми кварталах восточнее и в двух — севернее от того места, где сейчас находился я.

Я ехал залитыми солнечным светом улицами, пока не увидел Шивон. Она сидела под деревом в дальнем углу площадки теннисных кортов, напротив автомобильной парковки. Вжимая голову в плечи, она бросилась к моей машине и скользнула на пассажирское сиденье.

— Поверните налево, — сказала она. — Только быстрее.

Я так и сделал.

— Куда мы едем?

— Все равно. Лишь бы подальше отсюда. В этом городе у стен есть не только уши, но и глаза.

Мы выбрались за пределы Уэстона. Шивон сидела сжавшись в комок и нервно обкусывала кожу у ногтей. Время от времени она поднимала голову, указывая, куда повернуть, и снова съеживалась. На все мои вопросы она только мотала головой, словно опасалась, что даже на полупустом шоссе, в машине, несущейся со скоростью сорок миль в час, нас кто-то может подслушать. Следуя ее указаниям, вскоре я зарулил на парковку за колледжем Святой Реджины и остановился. Про Святую Реджину я знал, что это частное женское католическое учебное заведение, куда набожные представители среднего класса ссылают дочерей в надежде, что те каким-то чудом забудут, что на свете существует такая вещь, как секс. Разумеется, эффект был прямо противоположный. Когда я сам был студентом, мы имели обыкновение в пятницу вечером совершать сюда паломничество и возвращались к себе, измотанные и слегка ошалевшие от неистовств приличных католических девочек, истосковавшихся по мужской компании.

Шивон выскочила из салона, едва я втиснул машину на парковочное место. Я заглушил мотор и пошел за Шивон по дорожке, ведущей к зданию общежития. Какое-то время мы шагали молча, пересекая безлюдный кампус, словно парочка чудом выживших жертв взрыва нейтронной бомбы. Пожелтевшая трава и листва на деревьях напоминали сухой пергамент. Широкие шоколадного цвета здания и тянувшиеся рядом низкие известняковые ограды казались больными, как будто в отсутствие оглашающих окрестности живых голосов лишились последних сил и были готовы вот-вот расплавиться в знойном мареве.

— Они злодеи.

— Кто, Доу?

Она кивнула.

— Он возомнил себя богом, честное слово.

— Как и большинство врачей, разве нет?

Она улыбнулась:

— Ну да, наверное.

Мы подошли к небольшому каменному мостику, перекинутому через крошечный прудик, вода в котором серебрилась на солнце. Посередине мостика Шивон остановилась, облокотившись о парапет. Я догнал ее, и мы стали смотреть вниз, на свои металлически блестевшие отражения.

— Злодеи, — повторила Шивон. — Ему нравится мучить людей. Не физически, конечно. Нравится показывать другим, какой он умный и какие они тупые.

— И с Карен он вел себя так же?

Она еще ниже наклонилась над парапетом и уставилась на свое отражение, словно недоумевала, как оно туда попало и кому принадлежит.

— Уф… — протянула она, и этот звук прозвучал как ругательство. — Он обращался с ней как с домашним животным. Называл ее дурочкой. — Она поджала губы и испустила тяжкий вздох. — Своей любимой дурочкой.

— А вы хорошо знали Карен?

Она пожала плечами:

— За те тринадцать лет, что я тут прожила, ну да, я неплохо ее узнала. Она почти до самого конца оставалась хорошим человеком.

— А потом?

— А потом… — Она говорила бесцветным голосом, уставившись вдаль, на берег речки, по которому, переваливаясь с боку на бок, расхаживали утки. — Потом она чуток спятила, как я думаю. Она хотела умереть, мистер Кензи. Очень сильно хотела.

— Хотела умереть или хотела, чтобы ее спасли?

Она обернулась ко мне:

— Разве это не одно и то же? В этом мире? Это все равно что… — Ее лицо посерело, и на нем появилось выражение усталой злобы.

— Все равно что?..

Она посмотрела на меня, как на маленького мальчика, интересующегося, почему огонь жжется, а после зимы наступает весна.

— Ну, это все равно что молиться о дожде. Так ведь, мистер Кензи? — Она подняла руки к ясному безоблачному небу: — Молиться о дожде посреди пустыни.

Мы спустились с мостика, пересекли широкое футбольное поле и миновали купу деревьев. Ведущая к общежитиям дорога шла под уклон. Шивон вскинула голову к высоким зданиям.

— Мне всегда было интересно — как это, учиться в университете.

— А у себя на родине вы не учились?

Она покачала головой:

— Денег не было. Да и способностей особых тоже…

— Расскажите мне о Доу, — попросил я. — Вы говорили, они злодеи. Не просто нехорошие люди, а злодеи.

Она кивнула и присела на каменную скамью. Достала из кармана рубашки смятую пачку сигарет и протянула мне. Я отрицательно мотнул головой, и тогда она извлекла сигарету, распрямила ее пальцами и прикурила. Смахнула с языка прилипшую крошку табака и заговорила:

— Однажды Доу устроили рождественскую вечеринку. Была метель, и гостей пришло меньше, чем ожидалось. А еды оказалось чересчур много. Я взяла кое-что себе, но тут меня застукала миссис Доу. И очень строго объяснила, что объедки надо выкинуть на помойку, на радость нищим. Я так и сделала. А в три часа ночи ко мне в спальню пришел доктор Доу. Он принес целую индейку. Швырнул ее мне на кровать и заорал, что я не имела права выбрасывать еду. Он, видите ли, вырос в нищете, и этими объедками его семья питалась бы не меньше недели.

Она затянулась сигаретой и снова смахнула с языка крошку табака.

— Он заставил меня ее съесть.

— Что-о?

Она кивнула:

— Сидел на краю кровати и впихивал в меня эту индейку. Кусок за куском. До самого рассвета.

— Но это же…

— Противозаконно. А вы представляете себе, мистер Кензи, как трудно устроиться прислугой?

Я посмотрел ей в глаза:

— Вы в этой стране нелегально? Так ведь, Шивон?

Она бросила на меня потухший хмурый взгляд, без слов говоривший о том, что если у нее еще были какие-то иллюзии, то они давно развеялись.

— Думаю, вам следует ограничить свои вопросы тем, что касается вашего дела.

Я поднял ладонь и кивнул.

— Значит, он заставил вас есть индейку из мусорного бака?

— О, он ее помыл, — сказала она с едва заметным сарказмом. — И честно предупредил меня. Сначала помыл, а потом скормил мне. — Ее грубое прыщавое лицо растянула широкая улыбка. — Да, вот такой он у нас добрый доктор, мистер Кензи.