Книга Хозяйка истории. В новой редакции М. Подпругина с приложением его доподлинных писем - Сергей Носов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мне такие разговоры не нравятся.
Помню, он мне сказал однажды, что многое бы отдал, чтобы узнать дату своей смерти.
Я спросила:
— С точностью до дня?
— Нет. Хотя бы до года.
— Фигушки, дорогой. Не дождешься.
15 февраля
Учусь есть палочками. Это не трудно. Уже получается.
16 февраля
Пришел с работы в приподнятом настроении.
Вчера американцы отменили ограничения в торговле с Китаем.
Что-то насвистывает. Предвкушает[126].
17 февраля
Утром Володька принял спецобъект, а вечером повез мне показывать.
Посмотрела на Храм Любви, или Павильон Страсти.
Ничего. Впечатляет. Я там буду хозяйкой до конца февраля. Хозяйкой истории.
Все в шелках. На окнах занавески шелковые, на постели шелковое покрывало, и на стенах — шелк, а на шелке — картинки, а на картинках — на некоторых………[127] — просто даже не знаю, из какого музея их раздобыли.
А постель низкая-низкая и широкая-широкая — восточная постель, китайская, все по канону — что длина, что ширина — а в изголовье ваза стоит, чтобы не перепутали направление, потому что зимой, оказывается, полагается головой на север.
На круглом столике лежит веер.
На невысокой скамеечке стоит бронзовый сосуд, похожий на кувшин, как бы кадильница — для окуривания.
Тут же медные блюда для фруктов, но фруктов пока что нет — не принесли.
Зеркала.
Деревянный дракон повис над дверью.
Мы прошли в другую комнату.
Тут уже было не так интересно.
Дань современности. Уголок. Красный, по-нашему.
Красной скатертью накрытый стол — вот и все, что из мебели, — на трон любви совсем не похожий. Нет, не трон — не трон любви. Далеко не трон. Стол как стол. И на нем графин. На стене портрет председателя Мао.
— Мне не нравится здесь. Я здесь не хочу.
Подошла к окну. Снег во дворе. Возле будки ходит охранник. Нас охраняет.
— Будем там, где ты хочешь.
Вернулась назад. Где дракон, и где шелк, и где пурпура цвет.
— Да. Вот здесь.
Легла на кровать.
Зазвонил телефон — в коридоре. Он вышел.
А перина — пуховая — утонула в ней вся.
Слышу Володьку:
— Это я, да, мы здесь. Нет, вполне, даже очень. Вполне.
Распласталась. Раскинулась. Задышала свободно.
Вот сейчас я тебя совращу. Подожди.
— Понимаю, товарищ генерал. Нет, ну что вы. Мы не торопимся, нет…
Трубку как будто рукой закрывает.
— Ну, конечно, потерпим. Да нет, мы подождем. Нет, я все понимаю. Ну, что вы, мы же не дети…
Вот он, значит, о чем.
А я как дура.
Села. Сижу на кровати.
Увы.
Он трубку повесил. Вошел.
— Тебе привет. Завтра привезут благовония.
— Интересно, а где тут подслушивающие[128] устройства? — под ковер заглянула, смотрю.
— Перестань. Это нас не должно волновать. Не думай ни о чем постороннем. Будешь думать только обо мне, и все будет у нас отлично. Обо мне думай. А я все сам знаю. Все.
И вдруг — с испугом:
— Что это? — показал на рогатую подушку.
— Мой император, вот и не знаешь?
— Что я не знаю?
— То чуехчен.
— Как ты сказала? Точу е хчен?
— Чу-ех-чен, — повторила я по слогам.
— Понятно, — сообразил Володька.
18 февраля
Уже поздно: одиннадцать. Он еще на работе.
Все-таки нас решили разлучить напоследок — счет когда пошел на часы.
Не мытьем, так катаньем.
Дураки.
Час назад позвонил.
Повелел спать лечь и увидеть сон про него.
Мой император! Слушаюсь и повинуюсь!
Я увижу тебя, мой император, в форме офицера ВВС США.
Ты меня любишь, мой император?
И я тебя — очень!
Линь дунь[129].
19 февраля
Опять ощущение, что кто-то стоит за спиной.
За твоей, Володя.
И некуда деться?..
20 февраля
Ни пуха ни пера, любовь моя!
Гуам[130].
К сожалению, большая часть интимного Дневника Е. В. Ковалевой, относящаяся к так называемой китайской неделе, была уничтожена ею самой. Автор настоящих комментариев располагает несколькими отрывочными бессвязными записями, из числа которых достойными публикации находит следующие.
1
Америка, Америка.
— Возможно, неточное название марша «Прекрасная Америка», исполненного 21.02 в Пекинском аэропорту во время встречи американской делегации премьером Госсовета КНР Чжоу Энь-лаем.
2
Тонкие ломтики.
— Запись, по-видимому, относящаяся к одному из двух банкетов: либо к предельно торжественному 21.02 в Доме народных собраний, на котором президент Никсон признался, что «творимое нами здесь может изменить мир», и к тому же процитировал стихи Мао Цзедуна, либо, что вероятнее, к другому, сдержанно-приглушенному банкету 25.02, в отличие от первого проистекавшему в закрытой обстановке и не транслируемому в США по каналам спутниковой связи. Впрочем, возможно, эта запись кулинарно-бытового характера, не исключено — эротического.