Книга Мешок историй. Трагикомическая жизнь российской глубинки - Александр Росков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Жил в деревне старик, было ему уж под восемьдесят, все звали его дядей Мишей, на мельнице работал, муку молол. Дом его был одним из самых больших: в нем зимой в старые времена делали пятиметровые мельничные колеса. А летом одну стену разбирали и готовое колесо на улицу вытаскивали. А потом стену на старое место ставили. Но в те времена, о которых я рассказываю, на колеса уже спроса не было.
Дядя Миша жил не богаче других, но нищим всегда подавал, помогал и бедным соседям: то сухарями, то мукой, которую он получал за свою работу на мельнице от местных жителей. Ведь мельница кормила всю округу.
И вот осенью в нашей деревне появилась нищенка, молоденькая девчушка маленького роста. Сколько ей годков было, никто не знал. И откуда она пришла, тоже неведомо было. Звали ее Машей. Потом она незаметно из деревни исчезла.
Но все знающие деревенские бабы стали примечать: уйдет дядя Миша в лес по дрова, а печка у него топится. Посудачили, посудачили и догадались, что девчушку старик пригрел. Успокоились: не умрет с голода, да и дядю Мишу обстирает.
Шло время. И в один прекрасный день эта девчушка удивила всю деревню: родила она крепыша-мальчика. Подивились люди на старого дядю Мишу, посудачили и успокоились.
Но тут случилось невероятное происшествие. В деревне пропала корова колхозная. А убил ее дядя Миша (никто не знал, почему он так сделал). И, чтоб не испортить мясо, он стал подкармливать самых бедных своих сельчан. Тому даст кусочек, другому. В общем, на этом и попался, пострадал от своей доброты – кто-то донес куда следует.
Конечно, исход был известный. В те времена даже за колхозные колоски сажали на три года. А тут колхозная корова… Приехали товарищи из райцентра и увезли старика. Больше о нем никто ничего не слышал. Да и Маша вскоре тоже куда-то пропала. Поставила в дверях стариковских палочку и ушла со своим сыночком в неизвестном направлении.
Алексей Шавалов, Пинежский район, Архангельская область
Было это давно, когда еще колхозов не существовало. Деревья в селе стояли аллеями. И был в нашем селе весельчак и балагур Антошка Блинов. Его дед маслобойку держал. Антошка нас всех знал как облупленных. Он мне часто давал жмыхов конопляных. Когда подросла, парень крепко запал мне в душу. Только о нем и думала.
Как-то дома у нас за обедом об Антошке стали плохо говорить, а я за него заступилась:
– Он со всего нашего села самый хороший! А мать моя мне ложкой по лбу стукнула:
– Не заступайся! Он антихрист, он в Бога не верует и девок и парней в какой-то комсомол записывает.
А между тем я приметила, что Антошка постоянно меня глазами ищет. Наведет глаза – и остановится. А я возьму да за чью-нибудь спину спрячусь. А самой-то страсть как на него поглядеть охота. Он такой белобрысенький да кудрявенький. А глаза синие-синие! Только бы в те глаза и глядела! Но боялась родителей: не дай Бог догадаются!
Но вот однажды, в Святки, пришли ко мне две подружки, и стали мы думать, как бы нам погадать.
Мама услыхала наши шептания и говорит:
– Сходите на гумно, там около копен снега много… Выройте яму в снегу, а ночью пойдете дак и присядьте над той ямой… Да чтоб задницы-то голые были… И вы почувствуете, что ваши задницы кто-то оглаживает. Если голой рукой, то муж будет из бедняков, если лохматой – из богатеев.
Нам, девчонкам, показалось, что это гадание очень простое, как раз по нам. Взяли мы лопаты и пошли на гумно. Нашли копну, вырыли яму, метра с полтора глубиной получилась.
Ну, а ночью мы задами, чтоб никто не видел, побежали к яме. Подошли три голубушки, подняли подолы и голые задницы над ямой свесили. Тогда редко кто штаны или трусики носил. Юбки были длинные да шубы из овчины – тепло.
Я сидела посередке, как вдруг почувствовала: что-то лохматое или, может, шерстяное, по заднице проехало. Шепчу девчонкам:
– Ой! Что-то мохнатое…
Одна из подружек говорит:
– А ну-ко подвинься, мне тоже охота мохнатое.
И слегка толкнула меня. А я не удержалась и в яму полетела. А там, в яме-то, меня кто-то схватил. Я как заору!
Девки вскочили и увидели, как что-то косматое меня под себя подминает… И тоже заорали. И с ревом-то меня бросили и побежали в село. А в селе они подняли переполох. Дескать, сами видели, как Дуньку Чугунову леший схватил и под землю поволок.
А лешего того я вскоре признала – Антошка Блинов.
Он говорит:
– Давай скорее выбираться, пока не сбежался народ. Вылезли. Он свою шубу вывернул, она у него была шерстью наверх. И мы пошли к селу. Идем, а тут тропинка к баньке. Мы в баньку зашли – тепло. Антошка с меня шубу снял, а шаль повесил сушить. И ну меня целовать!
Говорит:
– Я-то за тобой все время следил, видел, куда вы с девками с лопатами ходили… Вот и удумал… – И еще сказал: – Знаешь, а ведь теперь тебя за меня замуж отдадут, потому что все узнают, что я с тобой в бане был…
Антошка был старше меня на пять лет, а я совсем молоденькая. И я заплакала. И вдруг слышим шаги бегущих. Мы вышли из баньки, а там семь человек с кольями и вилами. Слышу, мать голосит. Я – к ней. И тут все поняли, что мы из баньки идем. А моя мать пуще того голосить взялась.
А Антошка-то мой умел хорошо говорить. Стал мать успокаивать. Да и я тоже сказала, что ничего этакого он мне не сделал.
А мать свое:
– Все равно позор, коли вместе в бане были.
И тогда Антошка прилюдно объявил:
– Завтра утром сватов засылаю! И мать успокоилась.
И так мы с Антошкой стали мужем и женой. Так вот я его охомутала. А может, он меня?.. А еще я хочу сказать молоденьким: – Гадайте, девчонки, гадайте! Ничего плохого в этом нет. Авось и вам такое счастье будет!
Мария Григорьевна Куликова, Архангельская область, Няндомский район
Моему отцу Быкову Петру Михайловичу стукнуло 90 лет. Веселый человек по жизни и трудяга. Я его даже считаю дальним родственником Козьмы Пруткова. Было в жизни Быкова-старшего несколько любопытных моментов. Один произошел в 1948 году.
Двадцатишестилетним пареньком (правда, женат был) мотался он по районам области по долгу службы. Дисциплина тогда жесткая была – железная рука партии. И пришло ему сообщение, что он должен быть на пленуме райкома партии в Сольвычегодске. Город в то время был районным центром. А он в деревне Рябово, в 60 километрах, в командировке. На дворе – май. На реке Вычегде – полный ледоход. Рябовские угоры непроходимыми стали. А кто командировочному лошадку даст в пору посевной?
Петрованушко (так его ласково называла мать) придумал способ добраться до места. Не впервой! Скатил с берега три бревна, перевязал их проволокой, поставил чурку для сиденья, котомку за плечи, жердь в руки – и прощай, Рябово!
