Книга В бой идут одни штрафники - Сергей Михеенков

— Эх, уйдет к артиллеристам! — прошептал Быличкин.

— Тихо, замри, — ответил ему Воронцов.

Они лежали в высокой траве. Слева болото, позади перелесок. В болото немец не сунется. Если немец сразу руки не поднимет, то побежит к перелеску, а значит, прямо на них.

Вскоре выстрелы послышались и со стороны опушки. Значит, и артиллеристы его заметили. Летчик, как и предполагал Воронцов, выскочил на луг, сделал еще два выстрела. Но тут же понял, что назад ему бежать некуда — там, среди берез, мелькали минометчики. Фашист бросился через луг, надеясь укрыться в перелеске возле болота.

— Тихо, ребята, — сказал Воронцов. — Не бойтесь, что он выстрелит. Встаем одновременно, по моей команде.

Воронцов вскочил на ноги, когда немец был уже совсем рядом, шагах в десяти. Дал короткую очередь под ноги бегущему. Тот шарахнулся в сторону и остановился как вкопанный, окончательно поняв, что бежать ему больше некуда.

— Хенде хох! — И одновременно предупредил своих: — Не стрелять! Не стрелять!

Летчик вскинул пистолет и прицелился. Воронцов увидел, как дрожит колечко дульного среза, как подравнивается оно, нацеленное прямо ему в лицо, в переносицу. Напряженными руками он держал прижатый к плечу ППШ. Достаточно давануть на скобу спуска, и очередь разорвет летчику грудь. Тогда — никакой опасности. Нажми на спуск — это и есть еще один и очень верный шаг к Зинаиде и Улите. Тем более что это ничего не стоит. Нажми, нажми, подталкивал его под руку тот, другой, кто просыпался иногда в минуты особой опасности.

Со стороны леса бежали минометчики, что-то крича. От опушки цепью шли артиллеристы.

Немец оглянулся. И Воронцов понял, что он не выстрелит. Пилот стоял, тяжело дыша и затравленно глядя то на Воронцова, то на обступивших его штрафников. Быличкин, воспользовавшись замешательством немца, тут же подскочил и выхватил из его руки вороненый офицерский «вальтер».

Подошли артиллеристы. Немца все рассматривали с любопытством.

— Кто ж он по званию? — поинтересовался пожилой сержант, один из артиллеристов. Одной рукой он торопливо утирал пилоткой пот со лба и шеи, а другой держал кисет.

— Важная, видать, птица.

— Отлеталась, птица…

Бойцы засмеялись. Закурили, не спрашиваясь командиров. Все почувствовали, что дело сделано, можно и расслабиться. А как солдату можно расслабиться на передовой, хотя бы и во втором эшелоне? Первым делом закурить и подумать о том, что снова смерть пронеслась мимо и ты остался живой.

Подошел старший лейтенант, артиллерист. Он напряженно посмотрел на Воронцова, козырнул небрежно и представился. Из его длинного представления Воронцов понял, что он заместитель командира полка по разведке, что полк отдельный, истребительный, противотанковый и что он, старший лейтенант, имеет приказ некоего подполковника Звягина захваченного летчика немедленно доставить в штаб.

— Это его оружие? — указал старший лейтенант на «вальтер» летчика, торчавший за ремнем Воронцова. — Дайте его сюда.

Воронцов вдруг представил, что сейчас может произойти, как посмотрят на него его бойцы, как потом встретит капитан Солодовников.

— Товарищ старший лейтенант, возможно, и ваш штаб нуждается в той информации, которую он может дать. — Воронцов кивнул на немца. — Но это наш пленный.

Сороковетов толкнул наводчика, и они тут же обступили летчика. Они сразу поняли ситуацию, да и не понаслышке знали характер своего взводного: лейтенант пленного не отдаст.

— Послушайте, — набычился командир разведки, — я не думаю, что штрафникам пленный летчик нужнее, чем штабу отдельного истребительного противотанкового полка эргэка.

Артиллеристов было больше, человек двенадцать.

— У меня во взводе, товарищ старший лейтенант, два артиллериста и два минометчика. Воюют все хорошо. Не сегодня завтра направим их в свои части.

— Ты, лейтенант, кем воюешь в своей гвардии наоборот? Замполитом?

Разведчик провоцировал на драку. А Воронцов знал, что артиллеристов в два раза больше.

— Я — командир первого взвода. В отдельной штрафной роте с декабря сорок второго. Понял? — тоже переходя на «ты», ответил Воронцов и, повернувшись, качнул стволом автомата бойцу-артиллеристу, чтобы тот отошел в сторону, уступил им дорогу.

— Что?! — И старший лейтенант схватился за кобуру.

— Я вот что скажу, ребята. Прежде чем уйти. — Воронцов опустил автомат, поставил на предохранитель и закинул за спину. — Если ваша не возьмет, то всех вас завтра направят к нам. Прямым ходом в гвардию наоборот. А вас, товарищ старший лейтенант, в штрафной батальон. Уже завтра вы будете сидеть в полуразрушенном окопе где-нибудь там, впереди, под Жиздрой. В солдатской гимнастерке последнего срока годности, и с винтовкой. И вспоминать, какой хороший у вас был штатный «тэтэшник».

Они протиснулись между артиллеристами, ведя под руки летчика. Тот понял напряженный разговор двух офицеров по-своему, решив, что старший лейтенант хотел его расстрелять. Потому что каждый раз перед вылетом им говорили, что русские немецких летчиков в плен не берут. Когда огненная трасса русского ЛаГГ-5 новой конструкции хлестнула по моторной части его Ме-109 и самолет начал падать, он решил не покидать горящей машины, потому что внизу было полно русских.

На опушке его обыскали. Обшарили все карманы, похлопали по полам летной куртки. Сняли планшет и сложили туда все, что он всегда брал с собой в полет: нож-стропорез, несколько плиток шоколада, пачку фотографий, часы. Он ожидал, что все вещи русские тут же рассуют по карманам. Но офицер все складывал в планшет. Серебряный медальон с фотографией мамы они вообще не тронули. Офицер открыл его, посмотрел, спросил:

— Wer ist das? Ist die Braut?[6]

Летчик вздрогнул от неожиданности. Русский неплохо говорил по-немецки.

— Nain, Herr Offizier, das ist maine Mutter[7].

Русский офицер внимательно посмотрел на фотографию, вставленную в медальон, потом на него, молча кивнул и сунул медальон ему за пазуху. Одежду тоже не тронули, хотя сами одеты были плохо. Только «вальтер» по-прежнему торчал у офицера за ремнем. Что ж, это его трофей по праву.

— Товарищ лейтенант, а вы ловко шпрехаете по-ихнему, — сказал Сороковетов. — Что он сказал?

— Что это фотография его матери.

— Матери? — удивился минометчик. — У этого фашиста еще и мать есть?

— А ты что, Сороковетов, думал, что его Гитлер родил? — хлопнул по плечу наводчик Емельянов.

Все засмеялись. Настроение было хорошее. Летчика они, во-первых, захватили живым, во-вторых, никого при этом не потеряли, хотя немец яростно отстреливался и одна из пуль пробила Сороковетову голенище сапога, в-третьих, они отбили его у артиллеристов.