Книга В бой идут одни штрафники - Сергей Михеенков

— Не могу представить, что у этих сукиных сынов есть матери. — Сороковетов шел впереди. Он то и дело останавливался и поглядывал на понуро идущего следом за ним летчика. — И они их тоже любят. И в письмах пишут: дорогая мамочка… Или что-то в этом роде.

— Нечто подобное они думают о нас, — сказал Воронцов.

— Это точно. Кто в плену был, такое рассказывают…

— Я в оккупации был, знаю. — Обычно неразговорчивый Астахов выплюнул изо рта травинку, поправил ремень винтовки. — Поедят и тут же в сад выходят, под яблонями присаживаются… А один все время пристраивался прямо возле крыльца. Мы жили в бане, под горкой. Вся семья там ютилась целый год. А бабка Груня ходила печку топить. Только ей они в дом ходить разрешали. Она их не боялась. Бабке девяносто три года. Ходила всегда с палочкой. И вот раз увидела этого ганса, который опять возле крыльца пристроился. Подошла да и толкнула тросточкой. Немец равновесия не удержал и сел на свою кучку…

Никто не засмеялся. Молча смотрели на стриженый затылок летчика, на его ухоженные руки, которые не знали ни саперной лопаты, ни ружейного масла.

— Товарищ лейтенант, вы хотите все это сдать? — Сороковетов кивнул на планшет.

Воронцов достал шоколад. Две плитки протянул Сороковетову:

— Раздели на всех.

Начатую плитку протянул пилоту. Тот посмотрел с недоверием, но потом взял свой шоколад и сунул в карман. Воронцов подумал: не голодный. И вспомнил дорогу на Рославль, колонну военнопленных, пыль, пропахшую мочой… Той дорогой прошли уже тысячи. Однажды к их колонне присоединили новую группу. Человек сто, может, даже побольше. Но вначале их выстроили на обочине, и трое немцев с жандармскими бляхами на груди прошли вдоль шеренги, выдергивая из нее командиров, евреев и всех, кто им не нравился. Прежде чем поставить обреченных к воронке, жандармы их тщательно обыскали. Группа была захвачена накануне вечером во время неудачной атаки.

Привезли их на грузовиках, на которых немцы возили к передовой боеприпасы и продовольствие. И поэтому в карманах обреченных немцы находили, кроме всего прочего, и сухари. Немцы выворачивали карманы, забирали сухари и тут же их грызли. А через пять минут прикладами согнали к яме и всех прикончили выстрелами из пистолетов в затылок. Немцы стреляли из трофейных пистолетов, наших ТТ. Видимо, это доставляло им удовольствие. Они торопливо перезаряжали новыми обоймами и продолжали стрельбу. Это были не жандармы и не СС. Ни рун, ни блях Воронцов не видел. Простые солдаты — вермахт.

Никогда никому лейтенант об этом не рассказывал. Ни Зинаиде, ни Нелюбину. Зачем? Кондратий Герасимович и сам многое пережил. Зинаида… Она привела его на хутор с дороги. Вымолила у конвоиров. Время прошло, состав роты поменялся несколько раз. Те, с кем Воронцов и Нелюбин пришли в ОШР, с кем прорывались через линию фронта, уже давно выбыли. Кто по списку безвозвратных потерь, кто в госпиталь, кто переведен в обычную стрелковую роту. И никто теперь, кроме ротного, замполита Каца, оперуполномоченного контрразведки «Смерш» лейтенанта госбезопасности Гридякина и лейтенанта Нелюбина не знал, что год назад Воронцов, тогда еще курсант Подольского пехотно-пулеметного училища, скрывался от жандармов и полицейских патрулей в лесах по ту сторону фронта. Никто ему о прошлом не напоминал. Лишь старший лейтенант Кац иногда пристально смотрел на Воронцова, будто решая, задать ему давно заготовленный вопрос или подождать еще немного.

С замполитом отношения у взводного так и не сложились. Хотя и явной неприязни не было. Воронцов занимался взводом. Кац ему дорогу не заступал. Воронцов назначил агитатором командира отделения бронебойщиков сержанта Марченко, который читал бойцам передовицы, проводил политинформации и доводил до личного состава взвода все, что рекомендовал замполит роты. Марченко к поручению относился с рвением. И Кац появлялся во взводе редко. Взводный чувствовал, что общение с штрафниками его взвода не доставляло удовольствия и замполиту.

Сороковетов ломал шоколад и совал коричневые кусочки в протянутые руки бойцов.

— Товарищ лейтенант, — сказал он, — вот ваша доля.

Воронцов оглянулся. Кусочек шоколада, который протягивал ему минометчик, был значительно больше тех, которыми он наделил остальных бойцов.

— Спасибо. Можешь взять себе, — сказал он.

Когда вышли к траншее, Сороковетов снова заволновался и сказал:

— Товарищ лейтенант, спрячьте пистолет. Ротный увидит, заберет. Это ваш трофей.

— Когда-то у меня уже был немецкий, «парабеллум». Я его потерял. — Воронцов вытащил «вальтер» и, разжав пальцы, некоторое время смотрел на него. — Этот тоже ничего. Полегче.

— Спрячьте. Мы скажем, что у него не было оружия.

Воронцов засмеялся и снова сунул пистолет за ремень.

Солодовников выслушал доклад. Осмотрел содержимое планшета. Повертел в руках карту с нанесенным маршрутом полетов. Задал летчику несколько вопросов. Ротный чувствовал себя победителем. Радовало, что у него оказался такой хороший переводчик. Должно быть, не хуже, чем в штабе полка. Пленный оказался лейтенантом Люфтваффе, имел Железные кресты I и II класса.

Позвонили из штаба полка. Там уже знали о ценном трофее, сразу потребовали пленного летчика к себе.

— Веди ганса к бате, — сказал ротный. — Кобуру с него сними. Там запасная обойма к твоему трофею. — И указал на «вальтер» за поясом. На него он, конечно же, давно обратил внимание. Но забрать его у взводного, который рисковал жизнью…

К полудню рота окопалась, плотно приткнулась флангами к стрелковым батальонам. Солодовников, видимо, не надеясь на стойкость соседей, приказал усилить фланги пулеметами и отделениями бронебоек. Штрафники оседлывали дорогу. Справа два взвода и слева два взвода. Командиры поторапливали бойцов:

— Быстрей, быстрей, ребята. Слышите, гремит? Уже близко.

Но день прошел спокойно. Обе кухни, и своя, штатная, и трофейная, расположились в километре позади траншеи, в глубоком овраге. Кашевары во главе со старшиной прибывали два раза в день, привязывали на опушке к березам лошадей, стучали разводными черпаками по откинутым крышкам котлов, и тотчас возле них образовывалась очередь. Все уже знали установленный старшиной порядок: из штатного котла кашу получали первый и второй взводы; из трофейного немецкого — третий и четвертый; пулеметные расчеты и бронебойщики харчевались из котла того взвода, который они на тот момент поддерживали.

Утренняя кормежка прошла тихо-спокойно. А вот когда началась вечерняя раздача, случился небольшой казус. Второй взвод имел четыре ручных пулемета: два положенных по штату «дегтяря» и два трофейных чешской конструкции. Пока хватало патронов, они их таскали с собой. Нелюбинцы оседлывали дорогу. Два отделения окопались слева проселка, два справа. И поэтому их усилили станковым пулеметом «максим», который разместил основную и запасные позиции позади траншеи. Одна из запасных была отрыта по фронту соседнего, третьего взвода. Она, как оказалось во время вечерней раздачи лапши, густо заправленной американской тушенкой, относилась уже к фронту другого котла…