Книга Корпорация "Попс" - Скарлетт Томас

Подумай об Алисе. Подумай о Беатрис.

Беатрис звали мою маму. К тому времени, когда начались нелады между дедушкой — ее отцом — и моим отцом, она была два года как мертва. Это она дала мне мое имя, мои книжки, мою сущность. Отпечатала ее на мне, когда я была младенцем — отметину, которую я отказалась смыть. Однажды ночью, той зимой, когда у нас едва хватало денег платить по счетчику и отец с дедушкой постоянно спорили, отец снял с меня кулон. Скопировал цифры, буквы и спиральную завитушку, а потом снова надел кулон мне на шею, думая, что я сплю. Родители порой озадачивают. Ты вовсе не спишь, когда они притворяются Дедом Морозом, и уж точно не спишь, когда они тырят у тебя таинственные предметы, чтобы их срисовать. Как так получается, что они этого не понимают?

Теперь мы с Эстер следим из засады за входом в Большой зал.

— Дождись, когда начнут выходить, и сразу сливайся, — командует она.

— Так точно, сэр, — придуриваюсь я.

Помимо того, что она ненавидит Жоржа, а я с ним делала, ну, то, что я с ним делала, у меня и Эстер больше общего, чем можно подумать. Наверняка она играет в «го» — это само собой, все в него играют. Мне интересно, что она за игрок — как она строит «лесенки» и насколько далеко продумывает комбинации. Мне интересно, понимает ли она, как понимаю я, что сделала проигрышный ход, — даже если до конца игры их еще не одна сотня. Вид у нее безумный, когда ее голова торчит вот так из куста, но смотреть некому. Должно быть, все еще внутри. Да: я слышу аплодисменты и пару-другую радостных возгласов (Жорж заставляет людей вопить от радости, и я должна сказать, что, если б он меня тогда не возбудил понапрасну, я бы, наверное, его ненавидела за одну только эту способность).

— Солдат, покинуть прикрытие, — говорит Эстер несколько минут спустя, когда первые люди начинают выходить из дверей. Идея заключается в том, что мы присоединимся к толпе и сделаем вид, что были в ней всю дорогу.

Я не могу без улыбки слышать ее пародийно-военные термины. Очевидно, мы с Дэном не одиноки. Может, рано или поздно все начинают так разговаривать? И откуда мы это берем? Возможно, разом сказывается влияние видеоигр, бабушек с дедушками, воскресных дневных киносеансов и новостных репортажей. И что, таков теперь наш язык — хотя большинство из нас пользуется им только в ситуациях, имитирующих реальные? Не уверена. Может, теперь всё — имитация. Как бы то ни было, военная терминология напоминает мне об одной фокус-группе (та опробовала новую настольную игру), за которой я наблюдала в первые дни работы в компании. («Наблюдение за фокус-группой» было одним из вводных курсов, наряду с «Безопасным пользованием компьютером» и «Технологиями производства»). Игра была столь откровенно слизана с «хасбровского» «Риска», что в дело так и не пошла, но людям, игравшим в нее в фокус-группе, было, похоже, наплевать.

— Крестьянское восстание! — сказала одна из женщин, напав на страну, оккупированную таким количеством армий, что ей с ними было бы ни за что не справиться. Я помню, в игре она была королевой с повадками камикадзэ, на редкость удачно бросавшей кости.

— Умри, крестьянское отродье, — пробасил мужчина, которого она атаковала, глубоким, деланым голосом воеводы. — Я буду властелином мира! — Он упорно стряхивал пепел мимо пепельницы, и тот разлетался по всему столу.

— Террористы! — сказала еще одна женщина, когда остальные три игрока поочередно ее атаковали. — У меня самый большой континент, и миром буду править я. Те, кто против меня — террористы… — Она была худая, походила на призрака, с бледным университетским лицом. Был еще один мужчина, но его я не очень хорошо помню.

Они колотили по столу кулаками, пока их глобальная атомная бойня наращивала обороты. Терроризм нужно искоренить! Массы к ногтю! Разумеется, они были друзьями, и очень пьяными, так как играли в игру после ужина, который мы для них сервировали (с целыми реками очень недурственного вина, которое я смогла попробовать, когда все закончилось). В то время я была заинтригована их способностью разровнять, как утюгом, всю сложность войны в тонкий лист непринужденного трепа, и тем, как они игриво нейтрализуют ужас. Теперь мне интересно — а может, все мы так делаем, даже не задумываясь? И все теперь зовем своих врагов «террористами»?

Наши с Эстер ужимки настолько очевидны, что с тем же успехом мы могли бы перебираться через тропку, маскируясь фальшивыми кустами или мусорными ящиками.

— Веди себя естественней, — шиплю я, но Эстер крадется вперед в полуприседе, украдкой бросая взгляды налево и направо, и — кто б сомневался — сложив пальцы на воображаемом пистолете, будто сейчас выхватит его из кобуры на бедре. Последние люди проходят мимо и направляются к амбарам.

— Все чисто, — бросает она мне.

— Эстер! — шепчу я, но она уже у двери. Конечно, мы совершенно неверно рассчитали время, и она нос к носу сталкивается с Жоржем.

— Привет, Эстер, — говорит он. — Игры перед ужином?

Ее пальцы все еще сжимают пистолет; два пальца указывают вниз.

— Прекрасная речь, — говорит она.

Он кажется маленьким в своем черном костюме, волосы блестят — похоже, он недавно подстригся. Я жду, что он оглянется и увидит меня, но он не оглядывается.

— Спасибо, — говорит он странным тоном. Потом исчезает.

— Пиздюк, — говорит Эстер, когда я подхожу к двери.

Когда я возвращаюсь в свою комнату в амбаре, там никого нет, но запах духов говорит мне, что недавно кто-то был. Я правда хочу, чтобы тут кто-нибудь был — я бы спросила, который час. Сейчас, должно быть, почти семь, и мне, наверное, надо бы топать в кафетерий на ужин, но я просто не знаю. Я рассталась с Эстер минут пятнадцать назад и отправилась искать Дэна. Его не оказалось ни в Большом зале, ни на холме, ни около «Дворца спорта». Я недостаточно знакома с местностью и не понимаю, где его искать. Может, он был у себя в комнате, но я не знаю, где она находится.

Моя сумка «Спрячь!» по-прежнему под тумбочкой, в целости и сохранности. Она бугрится у меня в пальцах, когда я отлепляю ее и вываливаю содержимое на кровать. Где-то здесь должны быть наручные часики без ремешка. Ага, вот: без пяти семь. Часики на пять минут спешат, так что у меня примерно десять минут, чтобы успеть на ужин. Нужно ли мне переодеваться? Нет. Я не собираюсь переодеваться чаще, чем дважды в день, даже если мне предстоит встретить Мака. Эксперимента ради я думаю о том, как снова увижу Эстер. Меня не тошнит. Хороший знак. Порой заведешь нового друга, а потом ходишь слегка сбитая с толку и плохо соображаешь — это даже хуже, чем дурной секс.

Новые знакомства еще бывают похожи на детский день рождения — большой стол, заваленный пирожками, конфетами, чипсами и плитками шоколада, завернутыми в фольгу. Слишком много сахара сразу, целая гора. Наедаешься и понимаешь, что хватила лишку, и потом еще долго даже думать не можешь про сладкое. А порой новые знакомства — которые, так сказать, проходят испытание в фокус-группе, но так и не поступают в производство — напоминают игру на расстроенном струнном, когда аккуратно берешь аккорды любимой песни, но слышишь что-то совершенно не то. Вводишь ту же информацию, что обычно, а инструмент реагирует неправильно и на выходе дает незнакомую антимелодию, от которой трещит голова. Твою любимую (и единственную) занимательную историю встречают репликами вроде «ну, а что было дальше?» или диссонирующим вежливым кивком. Пока что мое новое знакомство ничего такого не напоминает. Ну, мне лично не напоминает. Может, напоминает ей. С годами заводить друзей не становится проще. Даже если все вроде в порядке — ты веселишься на вечеринке, играет нормальная музыка, — ты можешь оказаться диссонирующей горой сахара для другого человека. Так постоянно случается.