Книга Корпорация "Попс" - Скарлетт Томас

Я понимаю, что она имеет в виду, а такое бывает редко. Обычно, когда кто-то начинает говорить с пафосом, я в конце концов отключаюсь, даже если этого не хочу. Мне трудно проникнуться чужими чувствами. Но тут другое дело: мне самой никогда не нравились толпы, и от рекламы я тоже далеко не в восторге. И я тоже не люблю делать то, что делают тысячи других людей.

— Я хочу… — повторяет она.

— Ты хочешь играть в группе, — подсказываю я.

Она странно смотрит на меня.

— Да. Может быть, но…

— Что?

— Если играешь в группе, получается, что эти насекомые придают тебе смысл. Получается, что ты — причина существования толпы, ты несешь ответственность за возникновение новой прослойки населения: фанов твоей группы. Что мы можем им продать? Гамбургеры, жареные на открытом огне, или гамбургеры с маринованными огурчиками? Ой! В этой демографической группе почти все вегетарианцы? Что ж, о'кей, давайте устроим мозговой штурм и придумаем упаковку для этого фруктового напитка — я думаю, это должен быть такой аллюзивный, продвинутый, игривый, утопический пастиш, типа в хипповском стиле, — а может, для овсяных лепешек? Тем временем в «Попс»: О мой Бог, крутые рок-звезды в этом году все без исключения носят противопотные повязки! На этой неделе мы обязаны придумать повязки с эмблемами Урсулы и Детки Со Звезд! Разместите их прямо сейчас на веб-сайте, а я свяжусь с производственным отделом…

— Но знает ли об этом сама группа? — перебиваю я.

— Конечно, знает. Компании звукозаписи у меня еще только на очереди. Известные рок-группы стараются казаться врагами истеблишмента, — говорит Эстер. — Ну, некоторые. Стало быть, мы впариваем их фанам всякие прибамбасы, символизирующие враждебность к истеблишменту. Мы смотрим, во что музыканты одеваются на сцене, и продаем такие же шмотки с наших веб-сайтов. Звукозаписывающим компаниям на это наплевать, покуда есть рынок — они знай себе рассылают заказы на оформление альбомов с пометкой «в расчете на противников истеблишмента». Этим пиздюкам насрать, что ты против них, — главное, чтобы на тебе можно было заработать. Так что, ты в этой системе звезда? Знаменитость? Отлично. Ты приносишь кому-то другому кучу денег. Давайте же дружно пойдем и нажремся гамбургеров в честь праздника! Словно стая вампиров, которые высасывают досуха чей-то труп. Кому охота быть вампиром или трупом? Никому. Но все ими являются. Все, кроме Жоржа, Мака, им подобных и всех гребаных акционеров в мире.

По-моему, я только что услышала, почему Эстер не пошла на речь Жоржа.

— Слушай, я знаю, что ты не хочешь говорить, чем именно занимаешься, — говорю я, — но ты ведь наверняка разрабатываешь «К» вместе с Чи-Чи. То есть… — Разработчики «К» то и дело сгорают; я видела, как это происходит. У них случается нечто вроде жесткой поп-культурной перегрузки, а это очень неприятно — хуже, чем болеть корью. Это чуть не произошло с Дэном, но потом они с Чи-Чи разругались, и это его спасло.

Эстер смеется, чуть ли не взвизгивая:

— Черт, я гоню, как на трибуне, да? Слушай, ты уж запомни: в следующий раз просто вели мне заткнуться, и все… Блин. Нельзя, чтобы я превратилась в неисправную версию одного из злобных автоматов Чи-Чи.

Она встает и принимается шаркать по маленькому бельведеру, как робот, выставив руки вперед.

— Я… буду… клевым… я… использую… свои… злобные… мысли… с позитивной… целью… бунт… это… клево…

— Значит, ты не разрабатываешь «К»?

— Мне правда не разрешается говорить, чем я занимаюсь, — отвечает она. — Мне даже в этом, по идее, нельзя признаваться, так что ты лучше перестань меня спрашивать.

— О'кей, — чересчур поспешно выпаливаю я. — Я ничего не слышала.

Виду Эстер слегка встревоженный.

— Это вовсе не так уж и важно, — говорит она. — Но все равно спасибо. Хотя Жоржа я действительно пиздец как ненавижу… а ты?

Глава седьмая

— Я ничего не слышал.

Это мой отец, незадолго до исчезновения. Мы живем в центре города; дело происходит примерно за месяц до того, как на пуговичной фабрике начались увольнения. Дедушка зашел к нам в гости, но вместо того чтобы присесть, выпить чаю с молоком и сыграть со мной в шахматы, он спорит с отцом.

— Прошу тебя, Билл, — говорит он.

— Слушай, я же тебе сказал. Я ничего не слышал. Нем как рыба.

Он изображает, как застегивает рот на «молнию». Для меня и моих друзей это знак абсолютной секретности и доверия, и мы этот жест делаем торжественно, с широко распахнутыми глазами. Но глаза моего отца — пустые и холодные, и пальцы двигаются как-то неправильно. Слишком уж они большие и взрослые. На среднем пальце — желтое пятно от табака; руки трясутся. Они всегда трясутся, особенно в присутствии дедушки.

— Да… но все же, Билл? — говорит дедушка.

— Что? — отвечает отец. Я не помню точно — это воспоминание пыльное и побуревшее, как наш старый диван, — но, по-моему, отец кладет сало на два ломтика хлеба, и сковородка шипит, нагреваясь. — Что? — повторяет он.

— Если они обнаружат, что мне что-то известно, я…

— Ну?

— Просто… пожалуйста… больше не болтай, ладно? Подумай хотя бы об Алисе.

— Я думаю об Алисе, — чуть не шипит отец. — С чего ты взял, что для меня это важно? Эти вещи… Это… — Он подыскивает слово, но безуспешно. — Это… мне постоянно кажется, что для тебя это просто игра. Развлечение, умственное упражнение… гребаный кроссворд. И теперь, когда это могло бы принести нам реальную пользу, когда это не досужие бредни, а что-то реальное… ты все это выбрасываешь. Просто выбрасываешь, как мусор, и…

— Нет. А вот для тебя это игра.

— Ой, да ладно. Ты знай талдычишь; тут опасность, там опасность… А это просто плод воспаленного воображения.

— Нет. — Дедушка вздыхает. — Но в любом случае, решать-то мне, а не тебе.

— Потому что у тебя есть дом, да? У тебя есть гребаный дом и гребаный огород, и тебе не приходится думать, как свести концы с концами в реальном мире. Посмотри, что есть у нас. А потом спроси у себя, почему для меня это важно.

— Но ведь это просто дурацкая фантазия. Возможно, его и не существует. Уже то плохо, что мы из-за этого спорим. Мы определенно не станем рисковать жизнью из-за того, что может оказаться фикцией. Я категорически запрещаю.

— Ты запрещаешь? — Кажется, отец поверить не может, что дедушка с ним так разговаривает.

— Да. Я запрещаю тебе делать хоть что-то еще, из-за чего мы можем оказаться в опасности.

— Если б только ты поделился со мной, я бы мог… Я бы рискнул. Тебя это бы никак не коснулось.

— Нет. А теперь — прошу тебя — давай навсегда закончим этот разговор.

И я сижу с книжкой, притворяясь, будто не слушаю, играя со своим кулоном и недоумевая: может, тайна, заключенная в нем, как-то связана с тайной, которую отцу запрещено разглашать? Подумай об Алисе. И я так сильно хочу узнать эту тайну, что целую неделю мучаюсь болью в животе. Я внимательно рассматривала кулон, но так и не поняла, что к чему. Это серебряный фермуар, внутри выгравирована странная комбинация из цифр и букв: 2,14488156Ех48, и маленькая спиральная завитушка.