Книга Последняя Пасха императора - Александр Бушков

– Пронесло… – вздохнула Инга.

– Тебя тоже? – усмехнулся Смолин. – Да ладно,все просто замечательно. Я, конечно, не зоотехник, но сдается мне, что коровыот деревни уходят отнюдь не на многие километры. Значит Зыбуново не так уждалеко, логично? Отсюда плавно проистекает, что наши странствия близятся к концу… –он наклонился и подхватил сумку: – Поднажали? Земля на горизонте!

Тайга редела, уже не напоминая дикую чащобу. Потянулсяберезняк, лишь кое-где перемежавшийся елями и кустарником. Старая дорогастановилась все чище, все различимее.

Потом они увидели здание, стоявшее в чистом поле, –кирпичное, зиявшее пустыми глазницами окон, увенчанное какой-то страннойнадстройкой. Вид у него был непонятный, на жилье дом, пусть и давно пришедший взапустение, как-то не походил.

– Надо же! – с досадой сказал Смолин. – Следовалораньше догадаться… Это ж церковь. Только купол сбит почти начисто…

– Да, похоже…

– Значит, Зыбуново – никакая не деревня, а село… –сделал вид Смолин.

– А это не одно и то же?

– Вот то-то и оно, – ответил Смолин со знаниемдела. – В старые времена были четкие критерии, это мы сейчас путаем… Село– это если в нем есть церковь. А если церкви нет – тогда деревня… Очень простозапомнить.

– А почему она не в деревне… тьфу, черт, не в селе? Астоит вот так, на семи ветрах?

– Скукожилось село, надо полагать, – сказалСмолин. – Раньше было большое, а потом скукожилось. Церковь-то кирпичная,а кирпич при царях клали на века. Ну, а от избушек и следа не осталось. Яподобное видел в других местах. Стоит церквушка вот так же, в чистом поле,жутковато даже… Ну что, мы, кажется, совсем близко от того, что в здешнихусловиях можно с полным на то правом считать цивилизацией…

– Чайку бы… И поужинать как следует.

– Не за горами, – сказал Смолин ободряюще. –Как ни бедно тут живут, хоть что-нибудь да найдется. Мы и заплатитьможем… – он искренне расхохотался. – Благо денег у нас с собойстолько, что в сознании аборигенов такие суммы и не укладываются… – и сталсерьезным: – Вот только светить их не следует, кто их знает, этих затворников,давным-давно утративших пресловутую духовность… Вот что, если начнутсярасспросы, – а они обязательно начнутся – помалкивай да поддакивай. А я ужсам попытаюсь на скорую руку придумать что-нибудь более-менее убедительное…Смекнула?

– Ага, – сказала Инга, поспешая за ним (Смолин,обрадованный несомненной близостью деревни, ускорил шаг). – Ты –профессор-энтомолог, а я – твоя ассистентка. Заблудились в тайге смешныегородские интеллигенты…

– Примерно так, – одобрительно кивнулСмолин. – Нужно выглядеть смешными и нелепыми горожанами, тогда и вопросовбудет меньше, и приглядываться к нам особенно не станут… Мимикрия, ученовыражаясь…

– Вообще-то у меня журналистское удостоверение с собой…

– Вот и заныкай его подальше, – сказалСмолин. – В райцентре это смотрелось бы убедительно и снимало все вопросы,а в этой глуши, ручаться можно, журналист – нечто вроде марсианина. Краем уха оних слышали, но никто не видел. Ну с какой стати здесь вдруг объявлятьсяжурналистке? Моментально насторожатся добрые пейзане, начнут выискивать скрытыйсмысл, двойное дно, подтекст и подвох… К геологам они тут привыкли, кархеологам, к охотникам…

Они остановились на опушке хилого березняка. Перед нимизаросший невысокой жесткой травой склон полого опускался в долину, окруженнуюостровками где елей, где берез. И там, внизу, в долине располагаласьдолгожданная деревня – десятка три домов, две параллельных улицы и третья,загибавшаяся от них под прямым углом, гораздо короче остальных.

Они стояли и смотрели. Так и не удалось разглядеть ниединого человека, никакого шевеления. Совершеннейшая тишина, так что казалосьдаже, будто они оглохли в одночасье…

– Спят они, что ли? – недоуменно спросилаИнга. – Ни единой живой души…

– А чего им по улице болтаться, собственно? –пожал плечами Смолин. – Дело к вечеру, ужинать пора… правда, что-то ниодна труба не дымит… Тс!

Он поднял палец, и они старательно прислушались.Далеко-далеко, кажется, в самом конце деревни побрехивала собака – лениво,равнодушно, без малейшего служебного рвения.

Слева забрякало ботало – это к деревне приближалась корова.Целеустремленной рысцой, она прошла в стороне от них.

Без малейшей симпатии проводив взглядом рогатую животину,Смолин сказал:

– Слышал я что-то про вечернюю дойку… Надо полагать, нанее и спешит. Или просто жрать хочет. Пошли. Остров, точно, обитаемый…

Надел очки, водрузил на голову берет, отряхнул костюм,насколько удалось, от еловых иголок и неизвестно где прилипшей смолы. Теперьтолько почувствовал нешуточную усталость с непривычки к подобным расстояниям,каких лет двадцать не приходилось хаживать. Рубаха была сырой, наган сталчертовски тяжелым и поколачивал по ребрам, сумка вообще казалась неподъемной,хоть и не было в ней особенных тяжестей. Но вид деревни придавал бодрости – иСмолин добросовестно постарался усмотреть в идиллическом пейзаже романтичныечерты: корни, так сказать, истоки, глубинная Святая Русь. И ваучерами тут,поди, печку растопили, и рэкета тут не бывало отроду, и слыхом не слыхивали отех, кто в столицах считаются звездами…

Корова – сразу видно, по давней привычке – свернула к первойизбе, где одна половинка ворот была открыта, такое впечатление, уж нескольколет или по крайней мере с нынешней весны – о чем свидетельствовала вольнопроизраставшая высокая трава, нисколечко не нарушенная. Они ускорили шаг.Корова, с той же сноровкой пройдя в ворота, направилась к уродливомубревенчатому домику, который, надо полагать, и был хлевом. Смолин не настолькомного видывал в жизни хлевов, чтобы сравнивать. По правде говоря, он забыл, когдаих и видел. Но раз туда прочапала корова, то это, надо полагать, и есть хлев,исконный, посконный, кондовый…

Слышно было, как корова шумно умащивается в хлеву. Смолин неколебался долго – в их положении не до деликатности… Он лишь огляделся впоисках возможной собаки. Конуры в поле зрения не имелось, к тому же любаянормальная собака при виде посторонних непременно потявкала бы, обозначивприсутствие…

Все же приличия ради он остановился у открытой воротины,громко постучал по ней кулаком и крикнул:

– Есть кто дома? Хозяева!

И тут же услышал, как внутри дома что-то со стуком упало –такой звук мог происходить только от присутствия внутри человека.

– Люди добрые, есть кто дома? – воззвал Смолин ещегромче.

Ветхое потемневшее крылечко, прохудившийся навес над ним.Повсюду печать запустения, красиво говоря. Это было ясно даже человеку, деревнюпосещавшему раз в сто лет. Там покосилось, там обветшало и не чинится, там едвали не рассыпается от старости. Хозяева на справных, домовитых что-то не похожи…