Книга Последняя Пасха императора - Александр Бушков

Смолин, тяжко вздохнув, ссутулился на скамейке. Он нечувствовал ничего, кроме досады и усталости. Самое время было хватануть ещепивка и завалиться спать до полудня.

– Вадик, бляха-муха… – произнес онсокрушенно. – И ради этого ты через весь город тащился, чтобы тут куковатьна лавочке утренней порой? Ну ладно, ты как-то вычислил, где броневик на самомделе… И что? Я прекрасно понимаю: научный энтузиазм и все такое… Но дальше-точто? Поднимать броневик тайно… Это почти нереально. Это имело бы смысл только втом случае, если какой-нибудь чокнутый любитель старинной бронетехники предложилбы нам за него миллион баксов, но что-то я не вижу на горизонте желающих. Сюридической точки зрения – броневик государственное достояние, предмет, матьего за ногу, большой исторической и культурной ценности, а это уже совсемдругая статья… Очень уж этот броневик здоровый, гад. Так что не интересует онменя. Тебя – да, с научной точки зрения, я понимаю, хоть и не интеллигент…

Смолин осекся и присмотрелся внимательнее к Коту Ученому.Очень уж выразительная была у того физиономия: хитрющая, загадочная, горящаяазартом и даже вроде бы откровенным превосходством. Так что поневолевспомнилась пара-тройка случаев, когда с такой же точно физиономией Вадимпритаскивал информацию, от которой карманы всех заинтересованных лиц резкотяжелели…

– Честно говоря, Вася, сам по себе броневик меня тожене особенно интересует с научной точки зрения, – протянул КотУченый. – Научная его ценность стремится к нулю, особенно в нашикапиталистические времена. А вот то, что с огромной долей вероятности может внем храниться до сих пор… Вот оно меня интересует гораздо больше да и тебятоже…

Дурное настроение и хандра помаленьку улетучивались, Смолинвыпрямился, одним глотком допил остававшееся в баклаге пиво. Он и хотел веритьв нечто этакое, и опасался беспочвенных надежд.

– Что там? – спросил он тихо и серьезно.

Из сумки, плотно придавленная папками с бумагами, торчалаеще одна баклага темного пластика, но Кот Ученый доставать ее не стал, хотя иудостоил вниманием. Он откинулся на добротно выкрашенную зеленой краской спинкускамейки и, уставившись в чистое рассветное небо, принялся насвистывать –довольно мелодично, с большим воодушевлением.

Вскоре Смолину показалось, что он узнает мотив: музыкальнаятема из фильма «Золото Маккены»: золото манит нас, золото вновь и вновь манитнас…

– Черт, да откуда там… – произнес он в полныйголос. И, спохватившись, поднялся:

– Пошли в дом, что мы здесь…

Затолкать в вагончик Катьку, открыть ворота и загнать машинуво двор было делом нескольких минут. Хозяйственно захлопнув ворота и опустивжелезную перекладину в гнезда, Смолин вошел в дом первым.

В кухне с кружечкой чифиря восседал Глыба – в удобной длянего и непривычной для исконно вольного человечка позе, по которой людипонимающие моментально опознают сидельцев со стажем: на корточках, свесив рукис колен. Рядом с ним лезвием к двери поблескивал топор из смолинскогохозяйства.

Завидев вошедших, Глыба не спеша поднялся, потянулся имногозначительно покосился на Вадика. Смолин мотнул головой, указывая спутникуна лестницу в мансарду:

– Шагай, я сейчас…

– Часа полтора, не меньше, возле дома колобродилиськакие-то два мутных, – шепотом доложил Глыба. – То с одной стороныпройдут, то с другой, у забора постоят, опять отойдут… Только когда сталосветать, слиняли. И не похожи они, Червонец, ни на пьяных, ни на ширнувшихся:не шатались, не гомонили, кружили вокруг, как кошка у сметаны, Катькаизгавкалась… И на ментов тоже не похожи.

– Понял, – рассеянно кивнул Смолин. – Ну,будем поглядывать и дальше, что тут еще сделаешь…

Он поднялся наверх по чуть поскрипывавшей лестнице и плотнопритворил за собой дверь. Вадик уже разложил на столе туго набитые бумагамипластиковые папки числом три и еще какие-то листы, исписанные его аккуратнымпочерком, покрытые непонятными схемами и цифрами. Правда, и про пиво Вадик незабыл, водрузил на стол баклагу и как раз протирал носовым платком стаканы изшкафчика на стене.

Смолин опустился в кресло. Сна уже не было ни в одном глазу,зато привычный азарт прошелся по нервам приятной щекоточкой.

– Валяй, – потребовал он нетерпеливо.

Кот Ученый не без театральных пауз наполнил высокие стаканы,старательно следя, чтобы пена не пролилась на бумаги.

– Итак, утонувший броневик и сгинувшие красныеорлы… – признес он тоном человека, привыкшего читать лекции. –Сначала версия официальная… точнее, засекреченная… точнее, обе вместе, потомучто они неразрывно связаны… По официальной версии, Кутеванов и сопровождавшийего красноармеец погибли, сверзившись в реку на броневике при испытанияхзахваченной у беляков военной техники. По версии засекреченной, аварияслучилась оттого, что славный балтиец по пьянке решил покататься на броневике,не справился с управлением, зарулил в реку и выплыть не сумел ввиду все того жеалкоголия. В пятьдесят девятом, к сорокалетию освобождения Шантарска от колчаковцевобком собрал доживших до юбилея ветеранов-свидетелей-участников и обязал ихнакропать мемуары. Они и накропали – причем целых четыре человека бесхитростноупомянули про печальную причину трагедии, сиречь водку. Разумеется, эту частьвоспоминаний велено было засекретить и считать досадным огрехом…

– Да знаю я все это, – перебил Смолин. – А вперестройку вся правдочка всплыла и подлинные, без купюр, воспоминания тольколенивый не печатал и не цитировал… Ты дело давай.

Кот Ученый, словно и не слыша, продолжал хорошо поставленнымголосом, с лекторской интонацией:

– Вот только никто, ни одна живая душа не подошла кэтому делу с позиций сыскаря. Собственно, и причин не было, так что не стоитнасмехаться… Так вот, дело в следующем, Вася… Вся эта история – вся!– зиждетсяна показаниях одного-единственного свидетеля: товарища Вальде Яниса Нигуловича,комиссара героического полка и по совместительству начальника особого отдела.Каковой товарищ, будучи единственным трезвым в экипаже броневика, сумел все жевынырнуть и добраться до берега. Самую чуточку неприглядно выглядит тот факт,что он не пытался вытащить остальных… впрочем, как гласят архивы и анналы,пытался все же, несколько раз нырял добросовестно, но был в шоке, башкой обочто-то ударился при падении машины в реку, сил не было совершенно, боялсявот-вот пойти ко дну, а времени прошло столько, что остальные наверняка ужезахлебнулись на дне… Так он потом объяснял, и, судя по всему, его объясненияпризнали убедительными, никогда ни в чем не упрекали… вплоть до тридцатьседьмого, но это уже отдельная песня. Так вот, до сих пор считалось – я и самтак думал – что Вальде указал неправильное место аварии из-за того самого шока– спутал место, бывает, пейзажи там однообразные… Но теперь, когда мы имеем вотэто…