Книга Степан. Повесть о сыне Неба и его друге Димке Михайлове - Георгий Шевяков

на место, потрепал по голове племянника: «Ты посиди, Вить, это недолго», — и пошел к выходу. Его противник, махнув подскочившим с мест корешкам рукой: «Один справлюсь», — отставая на три-четыре метра, вышел вслед за Кудрявцевым в холл.

Эти три-четыре метра и изменили для него роковым образом ситуацию. Все такие же скучающие глаза подростка раскрылись от изумления, когда дверь за ним захлопнулась. Вместе с этим звуком железной хваткой с каждой стороны тела были схвачены его руки и резчайшим безжалостным движением заведены назад. Одновременно и в правый и в левый висок, раздирая кожу, уперлись холодные стволы пистолетов, о чем он скорее догадался, чем увидел. И в довершении всего, поводя глазами, двух совершенно одинаковых детин в черных костюмах и белых рубашках с галстуками, зловещность вида кому усиливали непроницаемые черные очки на глазах, и которые и совершали с ним описанные действия, разглядел он искоса. Третьей, казалось бы, рукой правый из них сунулся в карман куртки, вытащил финку, нажал кнопку, демонстративно показал оружие Кудрявцеву и метнул в кресло у выхода. (До половины лезвия вошло он в полированный дуб, так что ничьи усилия не смогли его вытащить и служило это кресло впоследствии особо почетным посетителям). После этого также безжалостно толкнули руки его на пол вперед, заставив уткнуться носом в ботинки Юрия Александровича. И пальнули для острастки из пистолетов в потолок, откуда посыпалась на всех штукатурка.

— Ты че, братан, мы же свои, — только и смог прошепелявить дрожащими губами подросток, — мы ж тоже по понятиям живем. Как надо, так сделаем, только скажи. Ей богу, мамой клянусь.

— Значит так, щенок, — важно произнес Юрий Александрович, сидя как император в кресле. — Ближе чем на 100 метров к моему племяннику не подходить, никогда с ним не разговаривать, писем не посылать, по телефону не звонить. Случится такое, а я непременно узнаю, похороним… быстро … и очень больно. Я понятно объясняю?

— Братан. Да я, да мы, — только и мог, клятвенно и преданно смотря в глаза Кудрявцеву, проговорить подросток.

Тут распахнулась дверь, могучие соратники, услышав выстрелы и шум, пришли на помощь богатыренку. И точно также по два бугая совершенно одинаковых и точная копия первых в костюмах и черных очках с пистолетами возникли из пустоты и схватили каждого.

— Значит так, — грозно, войдя в роль, загремел императорский голос. — Не подходить, не разговаривать, забыть. Подробности он — тут Кудрявцев указал пальцем на распластанного пред ним подростка, — расскажет. Ну а чтобы понятней было, покажите-ка Степушки этим гаврикам, где раки зимуют. Да так, чтобы запомнили навеки».

Невероятное зрелище могли наблюдать спустя минуту у стен достопамятного кафе прохожие. Вдруг, не понять откуда, примчалась и с визгом затормозила у его крыльца пассажирская Газель с гигантским водителем в черном костюме и черных очках за рулем. Сама собой распахнулась у нее боковая дверь. Друг за другом вышли из кафе помятые с бледными полинявшими лицами три фигурки в огромных кожаных куртках, стиснутые каждый черноочковыми гигантами и огромными пистолетами у каждого виска. Невесть каким образом погрузилась достопамятная девятка в автомобиль, и тот рванул с места так, что задымились шины.

— Ну, братаны, — рассказывали много дней спустя, перебивая друг друга, герои происшествия, — думали все, последние минутки доживаем. Мафия пришла по нашу душу. Машина несется, тормоза скрипят, каждого держат так, что кровь в руках застыла, по стволу у виска. И главное, все одинаковые, как в кошмарном сне, не приведи его господь увидеть. В голове одно: сейчас выедем за город — и прощай белый свет, ладно еще могилки заставят копать, все на полчаса жизнь продлится, воздухом подышим, на травку, да на деревья посмотрим. Но нет, выехали за город, КП миновали, налево свернули. Ну, думаем, действительно, зачем время тянуть, могилки копать, ждать чего-то. Бирь впереди. Шлепнут и в реку скинут. Бирь — речка тихая, омутовая, уляжемся смирно, сомиков покормим. Нет, дальше мчимся, к Белой путь держим. Знать там и конец. Прощаемся друг с другом, не словами, какие уж тут слова: только рот раскроешь — пистолет в зубы. Глазами прощаемся, вспоминаем всех — и корешей, и отца с мамкою, девчонок недоцелованных. Точно, так и есть. Выехали на берег, вытащили нас из машины как мешки с мукой — волоком, к воде тащат. В голове одно: «господи, прости», да «за что господи». В воду заводят, ну теперь уже все — пуля в висок и душа в рай. Нет, волокут дальше. Под воду суют, по дну идем, не поверите. По камням, да глине, да корягам, вот те крест, что правду говорим. Дышать нечем, топят, братцы, не иначе. И тут головой каждого на дно, и светло стало как днем. Верьте, не верьте, братцы, но что было, то было. Вода, как чай бледненький стала, травка колышется, по дну раки ползают, клешнями шевелят. И норы на дне, а оттуда головы ихнии торчат, глаза как буравчики черные, усы шевелятся. И тут пропали киллеры, словно и не было их, как в воде растворились. Из последних сил рванули мы вверх, куртки, штаны скинули, отдышались и к берегу. Неделю дома пластом лежали, температура под сорок, еле выкарабкались. До сих пор грудь ломит, и раки перед глазами усами шевелят и глазками-буравчиками сверлят.

Вот такие дела. Сказал бы кто, не поверил бы. Да и самим сейчас с трудом верится.

Бесхитростно посмеивались собеседники и собутыльники парнишек, слушая их рассказ, не таясь, крутили пальцами у виска, так что вскоре пропала у тех охота откровенничать. Не попали потому их сумбурные россказни за полной фантастичностью в милицейские сводки, не стали они предметом внимания капитана Харрасова, что, как паук, раскинул свою сеть над Башкирией.

С того дня мир и покой воцарился в покосившемся бревенчатом домике на краю города Бирска. Витька усердно налег на учебу, готовясь к выпускным экзаменам. Ксения Александровна, молясь на брата и его внушительного спутника, под их давлением забрала свою трудовую книжку в отделе кадров швейной фабрики, где уже год не видели зарплату. Надо сказать, что не столько увещевания брата, сколько триста тысяч долларов — царский по тому времени подарок, надежно спрятанный в подполе, заставил ее так поступить. Подарок, да еще нехитрый расчет, который однажды она произвела. Дождавшись, когда в доме никого не было, Ксения вооружилась кургузым карандашным огрызком и на листочке бумаги произвела нехитрые расчеты. Цифры ее ошарашили. Получалось, что деньги, переданные ей братом, по тамошнему в те дни валютному курсу были равнозначны ее заработной плате