Книга Современная румынская пьеса - Лучия Деметриус

(делает знак рукой, отдаленно напоминающий приветствие). Так что, стало быть, самое уж время ему… (Уходит, но тут же возвращается.) Да, надо думать, прибудет. (Уходит.)

В е д у щ а я. Так вот, мне бы хотелось, чтобы вы рассказали, что еще произошло в вашей жизни, кроме того, что я перечислила…

П р е д с е д а т е л ь н и ц а. Все! Поняла! Объясняю! Так вот, в тысяча девятьсот шестьдесят четвертом я работала завфермой с окладом… Да ладно, но надо про деньги! Будем выше этого! Итак, днем — на ферме, вечером — в школе. В пять утра — на пашне, в пять вечера — за партой. Что мне делать? Реветь? Я этого не умею. Хотя в пору и зареветь, когда на тебя сразу все напасти валятся. На ферме мне вдруг заявляют: «Все! Баста! Нечего тебе, мол, ходить в вечернюю». Почему? Хоть режьте меня, хоть жгите — не понимаю! Может, думаю, они испугались, что я вдруг министром заделаюсь. Я им и говорю: «Товарищи, да не хочу я в министры», а они: «Нет, нет и нет!» Ну а мне — посудите сами, мне-то каково: бросать школу в самую последнюю четверть?

В е д у щ а я. А теперь скажите откровенно, не ради женского праздника, а начистоту. С кем вам труднее работать: с женщинами или с мужчинами? Только честно!

П р е д с е д а т е л ь н и ц а. Да я вам правду скажу. Потому что, ох-хо-хо, такой уж уродилась. Не человек, а ошибка природы. Уж такая я… Всегда режу правду в глаза: что про кого думаю, то и говорю. Ну просто все прямо говорю, и когда нужно и когда не нужно… Хотя иногда, сами знаете, попадается какой-нибудь зав, к слову придерется и начинает тебе выговаривать. Ну так пристанет, что просто… (Другим тоном.) Итак, откровенно! Да! Труднее всего работать с женщинами!

В е д у щ а я. Почему? Может, они несообразительны?

П р е д с е д а т е л ь н и ц а. Несообразительны?!

В е д у щ а я. Легкомысленны?

П р е д с е д а т е л ь н и ц а. Легкомысленны?!

В е д у щ а я. Ленивы?

П р е д с е д а т е л ь н и ц а. Ну уж нет, товарищ! Нет и нет! Женщины трудолюбивы. Женщине одно и то же два раза повторять не надо. А вот мужчины — ну не все, конечно, но некоторые… Вот, скажем, поставишь перед ним задачу и видишь, что вместо того, чтобы ломать голову над ее выполнением, он почему-то мается, ходит как неприкаянный…

Д я д ю ш к а  И о н (пересекая сцену с ящиком в руках). Это ты, стало быть, про кого?

П р е д с е д а т е л ь н и ц а. Да есть тут некоторые.

Д я д ю ш к а  И о н  уходит.

Вот, к примеру, собрание. У нас общее собрание в шесть. Мужчина сперва заглянет в буфет, пропустит рюмочку-другую и в шесть с четвертью пожалует в зал. Женщина без десяти шесть — уже в зале. На месте!

В е д у щ а я. Так в чем же дело? В чем?

П р е д с е д а т е л ь н и ц а. А вот в чем. Наступает момент, когда главную роль начинает играть семья. Муж! Идет собрание. Накал такой, что камни плавятся… Но вот подходит время обеда, и женщины заявляют, что уходят домой. В такие минуты женщина все бросает на полдороге, где бы она ни была — в поле, за комбайном, на уборке овощей или колосовых, — и отправляется разогревать борщ, а иначе…

В е д у щ а я. А иначе — что?

П р е д с е д а т е л ь н и ц а. Иначе… нет, товарищи, я не могу сказать, что ее поколотят. Скажу просто, что ей укажут на соответствующую статью конституции. Вот однажды был такой случай в Доме колхозника. Сам первый пришел в столовую. Вдруг заявляется муж одной подавальщицы. Закругляйся, мол, домой пора. Представляете? Домой! Когда у нас в гостях сам первый! Что было дальше, я точно не знаю, потому что прибыла на место, когда эта женщина уже под столом была. Задала я ему жару — а что мне оставалось делать? Хотя, знаете, у нас уж так заведено, правило такое: если на улице или в забегаловке дерутся или ссорится муж с женой, вмешиваться никто не имеет права. Хоть ты гражданский, хоть милиционер. Твое дело — сторона. Пусть они друг друга отволтузят как следует, и только после того, как они вдоволь намашутся кулаками, ты можешь подойти и сказать: «Вы, который с разбитой головой, вы были правы!»

Снова появляется  д я д ю ш к а  И о н.

Послушай, дядя Ион, я же тебя просила оставить меня на полчаса в покое, потому что приехал товарищ из Бухареста, чтобы написать о нашем селе в газету, ведь вот про Кукутени уже три раза писали…

Д я д ю ш к а  И о н. Фу ты, ну ты! И что ж теперя об этом, стало быть, с колокольни звонить? Сливы, што ли, теперя усохнут? Каждому — по его способностям…

П р е д с е д а т е л ь н и ц а. А тебя разве это никак не трогает?

Д я д ю ш к а  И о н. Нас не трогай, мы не тронем…

П р е д с е д а т е л ь н и ц а. Послушай, дядюшка Ион, я вижу, у тебя нет никакой заинтересованности.

Д я д ю ш к а  И о н. Заинтересованность есть — интереса нету.

П р е д с е д а т е л ь н и ц а. Интереса нет!

Д я д ю ш к а  И о н. Явился, не запылился!

П р е д с е д а т е л ь н и ц а. Кто это явился?

Д я д ю ш к а  И о н. Цемент.

П р е д с е д а т е л ь н и ц а. Обождет!

Д я д ю ш к а  И о н. И то ладно! Стало быть, обождет. (Кричит.) Обождать цементу! (Уходит.)

В е д у щ а я. Давайте вернемся к вашему выдвижению.

П р е д с е д а т е л ь н и ц а. Все! Поняла! Объясняю! Вот как произошло мое назначение в Деду. Я заканчивала партийную школу. Пришел как-то к нам товарищ Ману, зав организационным отделом, и спросил меня, где бы я хотела работать, а директор меня заранее надоумил: «Ты смотри, на частые командировки не соглашайся». Он знал, что у меня со здоровьем неважно. Печень у меня пошаливает. Это, правда, не смертельно. Еще никто не видел председателя сельсовета, умершего от чего подобного. Такого случая не было, товарищи. В областном центре было нас шестеро мужиков и я. Поскольку я женщина, меня первую и спросили; я и говорю: «Знаете, товарищи, я бы хотела знать вашу точку зрения. Если вы не возражаете, я хотела бы знать: сами-то вы куда хотите меня направить?» Они отвечают, что наметили меня к пропаганде или в сельсовет. Я постояла, подумала, хотя думать мне было нечего, я уже раньше все решила, но надо же показать, что ты думаешь, а это значит, надо наморщить лоб, подпереть щеку кулаком и окинуть взглядом окрестные холмы и виноградники — вот, мол, товарищи, я размышляю. И тогда я ответила: «Вот какое дело. Чтобы не обидеть ни товарища Ману из организационного отдела, ни товарищей из пропаганды, я прошу направить меня в сельсовет».

В е д у щ а я. И вам дали самый трудный сельсовет. Я слышала, что перед вашим назначением здесь сменилось три председателя, что…

П р е д с е д а т е л ь н и ц а. Все! Поняла! Объясняю! Деда — тяжелый участок, тяжелый еще и потому, что расположен рядом с областью — всего каких-то шесть километров. Полно шатунов — снуют туда-обратно. Садится себе человек в автобус, платит две леи и катит в область, а когда возвращается, считает, что он уже все постиг. Особенно мальчишки до двадцати трех. Едут по делам в Васлуй