Книга Дело о коте дворецкого - Эрл Стенли Гарднер

— У меня в заведении. Витрины не горят, просто открывайтедверь и входите.

— Хорошо, я выхожу через десять минут, — твердо сказалМейсон.

Он повесил трубку, а Шастер, оставив Брэндона у двери,пересек холл быстрыми нервными шагами и схватил Мейсона за полу пиджака.

— Вы этого не сделаете! — объявил он. — Вы не можете такуйти! Это чудовищно! Я буду жаловаться! Это шантаж!

Мейсон оттолкнул его рукой и сказал:

— Вернитесь лучше к своим лекциям, Шастер. Никто не можетобвинить вас в их излишней сухости.

Мейсон достал из кармана платок и вытер лицо. Шастервозбужденно подпрыгнул, точно терьер, лающий на быка:

— Вы же знали, что нельзя нарушать завещание, завещание также верно, как золото! Что вы натворили? Пытаетесь пришить моим клиентам дело обубийстве? Ничего не получится! Вы с вашим привратником наживете кучунеприятностей! Кучу! Вы слышите? Вы…

Его прервал окружной прокурор Бергер, вошедший всопровождении Глассмена. Лицо Бергера выражало недоумение.

— Мейсон, — сказка он, — вы что-нибудь знаете о бриллиантах,которые находятся у вашего клиента Эштона?

— Нет, но мы можем его спросить, — предложил Мейсон.

— Кажется, надо с ним поговорить. Очевидно, он тут замешан.

Вмешался Шастер:

— Нарушение закона! Все подтасовано! Это Мейсон состряпал,чтобы нарушить волю покойного.

Мейсон вежливо улыбнулся:

— Я вас предупреждал, мистер Шастер, что всегда бьюнеожиданно?

— Вы хотите, чтобы я позвала привратника? — спросила пожилаяженщина в халате.

Тут в комнату шаркающей походкой вошел Оуфли в халате идомашних туфлях.

— Вы кто? — спросил женщину Бергер.

— Экономка, — вмешался Оуфли, — миссис Пиксли.

— Лучше бы пойти допросить привратника, не предупреждая егоспециально, — предложил Бергер.

— Послушайте, — сказал Мейсон, — не кажется ли вам, что вданных обстоятельствах я должен быть в курсе того, что вы узнаете?

— Идемте, — пригласил Бергер. — Вы будете в курсе, но неперебивайте ни вопросами, ни советами.

Шастер заметался вокруг стола.

— Вы за ним хорошенько следите, — предупредил он. — Он всеэто дело из пальца высосал.

— Замолчите, — бросил Том Глассмен через плечо.

— Идемте, — сказал Бергер миссис Пиксли. — Покажите дорогу.

Женщина пошла по коридору, задники ее туфель шлепали на ходу.Пол Дрейк пристроился рядом с Перри Мейсоном. Оуфли отстал, чтобы поговорить сШастером. Бергер держал под руку Сэма Лекстера.

— Странная женщина эта экономка, — тихо заметил Дрейк. — Всемягкое, кроме рта, а уж он такой жесткий! За счет остального.

— Под этой мягкостью, — ответил Мейсон, оглядывая фигуруженщины, — масса силы. Мускулы скрыты под жиром, но она очень сильна. Обратитевнимание, как она держится.

Женщина вела их по лестнице в подвальный этаж. Открыладверь, прошлепала по цементному полу, остановилась перед следующей дверью испросила:

— Постучать?

— Нет, только если заперто, — сказал ей Бергер.

Она повернула ручку и распахнула дверь. Мейсон не могразглядеть внутренность комнаты, но он видел лицо экономки. При свете, падающемиз комнаты, он увидел, как ее полное лицо застыло в диком ужасе. Ее твердыегубы раскрылись — и он услышал крик.

Бергер выскочил вперед. Экономка покачнулась, воздела руки,колени ее задрожали и она начала оседать. Глассмен тоже устремился в комнату.Оуфли поддержал экономку под мышки.

— Спокойно, — сказал он. — Что случилось?

Мейсон протиснулся мимо них.

Кровать Чарльза Эштона стояла под открытым окном. Окнорасполагалось на уровне земли. Оно было подперто палкой, отверстие составлялопять-шесть дюймов, как раз столько, чтобы мог пройти кот. Кровать стояла прямопод окном, а на белом покрывале была масса грязных кошачьих следов — и наподушке тоже. В постели лежал Чарльз Эштон с искаженным лицом. Достаточно быловзглянуть на выпученные глаза и высунутый язык, чтобы опытные люди поняли,отчего от умер.

Бергер повернулся к Глассмену:

— Не пускайте сюда никого. Позвоните в отдел убийств. Невыпускайте Сэма Лекстера из поля зрения, пока все не выяснится. Я буду здесь ивсе осмотрю. Начинайте!

Глассмен повернулся, задел плечом Мейсона и извинился.Мейсон вышел из комнаты. Глассмен захлопнул дверь:

— Пропустите меня к телефону. Мистер Оуфли, не пытайтесьудрать.

— Почему это я должен удирать? — обиделся Оуфли.

— Не делайте никаких заявлений! Не делайте никакихзаявлений! — истерически умолял Шастер. — Молчите, говорить предоставьте мне!Неужели не понимаете? Ведь это убийство! Не разговаривайте с ними. Не подходитек ним. Не…

— Закройте рот, — воинственно подступил к нему Глассмен, —или я сам заткну его!

Шастер увильнул от него, точно белка, беспрерывно бормоча:

— Никаких заявлений! Никаких заявлений! Разве вы непонимаете, что я ваш адвокат? Вы же не знаете, в чем вас хотят обвинить!Молчите! Дайте мне говорить вместе вас.

— В таких разговорах нет необходимости, — заверил его Оуфли.— Я так же хочу знать истину, как эти должностные лица. У вас истерика. Помолчитеи успокойтесь.

Когда все поднимались по лестнице, Перри Мейсон, отстав,наклонился к Полу Дрейку.

— Побудь здесь, Пол, — попросил он, — посмотри, что будет.Постарайся увидеть все, что сможешь. А не сможешь увидеть — пусть работают твоиуши.

— Смываешься? — спросил Дрейк.

— Есть еще срочные дела, — ответил Мейсон.

Поднявшись по ступеням, Глассмен поспешил к телефону. Мейсонповернул направо, прошел через кухню, спустился с крыльца и оказался вдождливой ночи.

8

Электровывеска, прославляющая «Вафли Уинни», не светилась.Над дверью горел ночник. Перри Мейсон повернул ручку — дверь отворилась. Мейсонзакрыл ее за собой, прошел между стойкой и столиками и оказался перед еще однойоткрытой дверью. В комнате было темно. Он услышал, как всхлипывает женщина.Мейсон сказал «Хэлло!». Щелкнул выключатель. Комната осветилась мягким светомнастольной лампы под розовым шелковым абажуром.

У стены стояла односпальная кровать. Видны были два стула,стол и книжный шкаф — грубо сколоченные деревянные ящики из-под консервов.Самодельный шкаф был полон книг. Угол комнаты отгораживала портьера, за ней —через щель — Мейсон увидел душ, напоминавший гусиную шею. На стене виселонесколько фотографий в рамках. Несмотря на скромную обстановку, в комнатецарила атмосфера домашнего уюта. На столе — фотография Дугласа Кина в рамке.