Книга Суккубус - Виталий Вавикин

Брендс споткнулся о порог и едва не упал. Бежать? Нет, он не вор. Он забирает лишь то, что принадлежит ему. Чемодан? Вещи? К черту! Он пришел сюда в одном костюме и уйдет в одном костюме.

– И не думай возвращаться! – кричала ему в спину Биатрис, но голос ее был уже настолько замедленным, что Брендс не мог его разобрать.

* * *

Река Патапско пронзала Балтимор насквозь, унося свои воды в залив Чизапик. Плато и равнина разделили город надвое, возвысив его северо-западную часть над уровнем моря. Это был крупнейший город в штате Мэриленд, но Брендс приехал сюда не любоваться красотами.

Пыльный «Паккард» протарахтел по Грин-стрит, уперся в ее пересечение с Файетт и остановился возле Вестминстерской церкви. Брендс бросил на могилу Эдгара пару красных роз, купленных по дороге, и постоял несколько минут молча, склонив голову. Больше ему здесь делать было нечего. Ведь мертвецы не умеют разговаривать? Хотя после белого кролика он уже был готов ко всему.

* * *

Старуха была слишком проворной для своих лет. Ее маленький домик в верхней части Балтимора был чист и ухожен. Она заключила Маргарет в объятия и расплакалась. Затем вытерла слезы и переключила внимание на Брендса.

– Муж? – спросила старуха, разглядывая его своими выцветшими глазами.

– Писатель, – сказала Маргарет. Старуха вздрогнула, посмотрела на правнучку, и губы ее затряслись.

– Я знаю, бабушка. Знаю.

Старуха села на диван и долго молчала. Маргарет принесла ей стакан воды.

– В комоде есть хороший коньяк, – сказала старуха ледяным голосом. – Уважь гостя.

Брендс выпил. Губы старухи по-прежнему дрожали.

– Мне нужно побыть одной, – сказала она.

Маргарет взяла Брендса за руку и вывела в сад. Цветущие яблони привлекали насекомых. В высокой траве прятались несколько кошек. Легкий ветерок приносил свежесть с залива. Догоравшее солнце окрасилось в розовые цвета, готовясь к вечеру.

– Иногда мне кажется, что это лучший город в мире, – сказала Маргарет. Одна из кошек выбралась из травы и начала тереться о ее ноги. Рыжебрюхий крапивник, прячась среди ветвей, затянул свою сложную песню. – Так бы и осталась здесь!

– Что тебе мешает?

– Наверное, я сама, Брендс. Знаешь, иногда бежишь и бежишь куда-то, а потом останавливаешься, смотришь назад, и там ничего нет. Совсем ничего. И единственное, что тебе остается – снова бежать. Понимаешь?

Брендс не ответил, но он понимал.

Они вернулись в дом, и старуха рассказала им свою историю. И Брендс бежал. Бежал, потому что стоило ему остановиться, и прошлое бы догнало его. Прошлое, в котором для него не было места. Прошлое, которому не было места в нем. Совсем не было.

Глава третья

Дороти любила солнце. Любила море, свежий ветер. Любила, когда ей делают комплименты и вожделенно смотрят как на женщину, а не как на ребенка, ставшего лишь недавно девушкой. Иногда она мечтала о богатстве: как материальном, так и духовном. Люди равны перед Богом. Люди равны перед людьми. Настанет день, и кто-то из этих красавцев постучится в двери ее дома. И сердце подскажет, какой сделать выбор…

Ждал зари я в нетерпенье, в книгах тщетно утешеньеЯ искал в ту ночь мученья, – бденья ночь, без той, когоЗвали здесь Линор. То имя… Шепчут ангелы его,На земле же – нет его.

Дороти услышала эти строки, и сердце ее сжалось. Мужчина, читавший это, не был красив, но его голос… Он пробирался внутрь ее существа. Протягивал руку и прикасался к самому сокровенному, обнаженному, беззащитному. И Дороти ничего не могла поделать с этим. Она смела только смотреть, слушать и чувствовать, понимая, что это самый глубокий голос, проникавший когда-либо в ее мысли. И он не был гостем в сознании, нет. Он был его неотъемлемой частью, одной из рек, что неустанно наполняют безбрежный океан ее страстей.

Чтоб смирить в себе биенья сердца, долго в утешеньеЯ твердил: «То – посещенье просто друга одного».Повторял: «То – посещенье просто друга одного,Друга, – больше ничего!»

Именно об этом и думала Дороти. Друг, которому не нужны тысячи ненужных слов, в которых нет ничего, кроме мусора. Их можно говорить часами, а в итоге не скажешь и доли того, что хотел сказать. Они лишь маска того, что глубже, чем слова, поступки и внешность. Возможно, в глазах есть доля правды, но они не более чем ворота, способные показать крупицу внутреннего мира человека. Переплести два взгляда. Соединить сердца. И в этом сплетении есть шанс, что родится дружба, или любовь, или…

Тьма, – и больше ничего.И, смотря во мрак глубокий, долго ждал я, одинокий,Полный грез, что ведать смертным не давалось до того!Все безмолвно было снова, тьма вокруг была сурова,Раздалось одно лишь слово: шепчут ангелы его.Я шепнул: «Линор» – и эхо повторило мне его.Эхо, – больше ничего.

И Дороти загрустила. Неужели она придумала свои чувства? Неужели это был минутный обман, продиктованный страхом обрести и потерять, пройти мимо и не ответить?

«Это ставней ветер зыблет своенравный,Он и вызвал страх недавний, ветер, только и всего,Будь спокойно, сердце! Это – ветер, только и всего.Ветер, – больше ничего!»

Дороти закрыла глаза. «Прочь из моей головы, грусть! Прочь, тревоги и печали! Прочь, наваждение!» Она заставила себя открыть глаза и убедиться в том, что это была минутная слабость, иллюзия, самообман.

Растворил свое окно я, и влетел во глубь покояСтатный, древний Ворон, шумом крыльев славя торжество…

Да. Теперь Дороти смогла разглядеть лицо этого мужчины. Ничего особенного: строгая важность, суровость и гордость, потертый костюм, словно он только что сошел на берег после долгого путешествия. И эти стихи: разве в них был смысл, разве Дороти понимала именно то, что он хотел сказать? Или же содержание здесь не более чем берег у огромного моря, которое чарует и завораживает выразительностью своих волн?

Одинокий, Ворон черный, сев на бюст, бросал, упорный,Лишь два слова, словно душу вылил в них он навсегда.Их твердя, он словно стынул, ни одним пером не двинул,Наконец я птице кинул: «Раньше скрылись без следаВсе друзья; ты завтра сгинешь безнадежно!..» Он тогдаКаркнул: «Больше никогда!»

Дороти вздрогнула. Мрачное волнение охватило мысли. Неужели это стихотворение и есть душа этого человека? Неужели чувства обманули ее, заставив принять за глубину, за бездонное море, то, что на деле было бледным пятном? Ее сердце в поисках отдушины само придумало этого человека. Ее надежда, ее нужда… Больше никогда! Щеки Дороти гневно вспыхнули. Она всего лишь часть толпы. Часть слушателей. А это стихотворение… Черт возьми! Это всего лишь красивое стихотворение. Не больше! Нет!