Книга Черный фотограф - Светлана Успенская

Ему вдруг стало жарко и весело. Он стирал платком грим с разгоряченного лица, не обращая внимания на удивленные взгляды прохожих.

«Господи, хоть бы один кадрик попался хороший, — почти молился он, размашисто шагая к метро. — Один-единственный. Ну, пожалуйста».

Хотя бы один удачный кадр — и можно продолжать все дело. Хотя бы один кадр — и не зря пропали три недели. Уже на Пушкинской площади Леня, натолкнувшись на удивленный взгляд, понял, как нелепо выглядит его полуженский костюм. Ему уже было плевать на всех. В первой попавшейся подворотне он снял ненужную юбку и, торопливо натянув брюки, помчался домой. «Скорее, скорее проявить, — стучало в голове. — Только бы один кадр, только один…»

Что и говорить, качество съемки было неважное. Маленькая фигура внизу кадра и большой кусок неба с ветками деревьев над ней. Плохая резкость, расплывчатые контуры, слабое освещение. Но главное было хорошо видно.

Вот он идет по аллее, руки засунуты в карманы, напряженный взгляд из-под широкополой шляпы. Вот одна рука расстегивает плащ, ветер слегка отгибает полу. Вот он ближе, фигура крупнее, четче видно сосредоточенное, как будто в минуту опасности, лицо. Вот он распахивает плащ, видно все до мельчайших подробностей, видно, как из расстегнутой ширинки свисает набрякший орган, видно, как в ожидании реакции полуоткрыт рот с тонкими губами, расширены от возбуждения зрачки. Вот лицо отъезжает вверх, крупным планом воротник, галстук и пуговица плаща. Наконец только пустой бульвар с размытыми фигурами на заднем плане. Потом пара смазанных изображений, потом фигура убегающего мужчины по диагонали кадра (наверное, фотоаппарат съехал с живота, когда Леня оглядывался). Потом опять ничего не поймешь, только угадывается гранитная спина памятника. И все.

«Отлично! — радовался фотограф, аккуратно разворачивая пленку и вешая ее сушиться. — Есть что показать. Особенно хорошо получилось, как он подходит. И лицо довольно четко вышло, не отвертеться теперь ему, мол, я не я, и лошадь не моя».

Он рассмеялся, представляя, как удивится этот тип, когда перед его носом окажется целая пачка фотографий.

«А Ольшевский-то наврал, — заметил Леня, — что он украшает себя бантиками, которые еще и блестят. А зачем наврал? Чтобы смешнее было?»

Леня наспех вытер руки и кинулся к телефону.

— Приезжай, — весело закричал он в трубку. — Я хочу тебя видеть. Страшно соскучился, мы не виделись сто лет. Нет, целый век. Я покажу тебе такое! У меня все получилось!

После трудового дня в редакции, где он целый день снимал заводской профилакторий и отдыхающих заводчан в пижамах, Леня, расстроенный, ехал по направлению к Соколу. Настроение было отвратительное. Вчера он в первый раз поссорился с Еленой. Ему просто хотелось, чтобы она разделила его радость по поводу удачной операции — ведь столько потрачено сил и энергии, столько пришлось проявить смекалки и остроумия, выслеживая жертву!

А она сказала, что все это мерзость. Что провоцировать несчастных больных людей и снимать — это бесчестно. Что ей противно знать, что человек, который… — она не сказала «которого я люблю», нет — который ей дорог, занимается таким грязным делом.

И зачем? Чтобы посмеяться в компании друзей? Похвастаться своим остроумием? Поиздеваться всласть над несчастным, попавшимся на удочку? Ей стыдно, что она принимала, хотя и косвенное, участие в этом деле. Если бы она знала, зачем ему нужна женская одежда, то никогда бы…

Леня, смущенный и раздавленный могучим ураганом упреков, сохраняя в душе последние проблески стыда, не стал рассказывать Елене о том, что он делал все это не для того, чтобы похихикать в компании друзей, а чтобы с помощью этих фотографий хоть сколько-нибудь заработать. Но было страшно даже подумать о том, что могло случиться, если бы он рассказал ей всю правду.

Все равно она ушла, хлопнув дверью, не слушая его жалких оправданий, не поддаваясь на ласки, заигрывания и поцелуи. Оделась и ушла. Гордость Лени была задета.

«Подумаешь, какая правильная, — раздраженно думал он. —А то, что этот тип занимается хулиганством, — это ничего, это нормально. Он бедный, несчастный, а я сволочь».

И, чувствуя себя действительно сволочью, Леня разозлился еще больше.

Он вышел из метро и, меся ногами выпавший и уже тающий снег, побрел к «генеральскому» дому. Надо было удостовериться, что его клиент действительно там живет, но как это сделать — было пока непонятно.

Он хорошо помнил этот престижный дом, мимо которого три года ходил в свой институт. Его называли «генеральским», потому что в нем раньше жили несколько известных военачальников, а теперь там обитали дети и внуки генералов, а также богатые люди — те, кто смог купить квартиры в этом добротном дорогом сталинском доме. О том, что там в свое время обитала армейская элита, свидетельствовали гранитные мемориальные доски на фасаде здания.

В доме было несколько подъездов, выходящих на шумный проспект, все они были недоступны праздношатающимся гражданам, потому что закрывались на ключ. Это спасало подъезды от посещения окрестных нищих, в изобилии водившихся у метро, но затрудняло доступ к клиенту. Обойдя огромное здание, сыщик исследовал все возможные входы и выходы, в том числе и служебные входы в магазины, и заодно проверил, не стоит ли где белый «Мерседес». Пока его не было. Но это еще ничего не значило. Машина могла находиться в гараже, а шофер наверняка только заезжал за своим шефом. Леня наметил несколько точек, из которых удобно было вести наблюдение за подъездами, и решил следующим утром заняться этим делом.

Встав пораньше, он взял для маскировки по оптовой цене пачку газет и стал торговать на углу дома. С этого бойкого места открывался вид сразу на оба крыла здания. Кроме основной цели, у Лени была еще надежда и подзаработать продажей свободной прессы.

Ранним морозным утром, когда легкий ледок прихватил тротуары и иней украсил город, озабоченные москвичи выливались потоками из переполненного транспорта. Газеты расходились хорошо, так хорошо, что продавцу трудно было следить одновременно и за непрерывно отъезжающими от дома машинами, и за торговлей. Одним глазом Леня смотрел за тем, сколько ему давали денег, другим бросал мимолетный взгляд на припаркованные иномарки; одной рукой отсчитывал сдачу, другой — зажимал под мышкой тяжелую пачку. Пачка уже изрядно подтаяла, карманы были набиты смятыми мелкими купюрами, а расследование стояло на месте.

«Проворонил я его, не иначе, — решил сыщик, когда все газеты были проданы. — Придется вечером опять здесь пастись».

Вечером, однако, ему сразу повезло. Не успел Леня занять свой пост, на этот раз с блоком сигарет, как подъехал знакомый «мерс». Шофер предупредительно открыл двери. Хозяин вышел не один, а с маленьким ребенком на руках, потом из салона выпорхнула молодая женщина, кутающаяся в серебристый мех, и мужчина с квадратными челюстями, вероятно, телохранитель. Машина тут же отъехала.

«Да, до него трудно будет добраться: охрана, закрытый подъезд, один не ходит, ездит только с шофером, — огорченно размышлял Леня, сбывая ненужные уже сигареты за бесценок. — Да и дома с ним говорить неудобно — жена, дети. Придется попробовать прорваться в офис».