Книга Никон - Владислав Бахревский

Бахарь, получивший кафтан, ответил первым:

– По многим странам прошел я пешим, конным и под парусом. Святых стран, где б жили по всей правде и совести, нет на земле. А коли нет, примера взять не с кого.

Белый старец возразил своему товарищу:

– Святых царств нет, потому что у людей охоты до святой жизни нет. А коли охота к святой жизни будет, то и царству святому быть.

– А как по-вашему, охочи русские люди до святой жизни? – спросил Алексей Михайлович, не глядя старцам в глаза.

– Охочи, государь! – ответил белый старец не задумываясь.

– Всякие люди есть, – ответил другой. – Одни и в миру, как монахи, живут, а другие в монахах – хуже разбойников.

– Ну, ступайте! – махнул рукой государь не без досады.

Когда старцы ушли, Алексей Михайлович сказал Марии Ильиничне:

– Кафтан-то надо было беленькому подарить. Добрый человек и умный.

10

Утром царский поезд, всполошив зевак, тронулся через Москву на дорогу к Троице-Сергиевой лавре.

Царь ехал впереди, в окружении трех сотен дворян, у царицы была своя свита, своя охрана. Позади ее кареты, как всегда в дальних походах, верхами ехали тридцать шесть девиц в красных юбках, в белых шляпах с белыми шнурами за спину.

За царицыной каретой следовала карета царевны Ирины Михайловны, потом еще две кареты: Анны Михайловны и Татьяны Михайловны. Была еще карета для царевны Евдокии Алексеевны. Девочке было всего два года. Она ехала с матерью, а в ее карете сидели две мамки – царевны и умершего царевича Дмитрия.

На Никольском мосту и на Пречистне царица останавливалась, жаловала нищим подаяние. Бывший в поезде казначей Богдан Минич Дубровский записал в расход два рубля двадцать два алтына и четыре деньги.

У Неглинских ворот было царицей роздано еще четыре алтына и две деньги, а стольник Федор Михайлович Ртищев получил наказ пожаловать от имени царицы в Тверскую богадельню ста нищим по алтыну.

По Тверской улице, за Тверскими воротами и за Земляным городом, деньги раздавали по приказу Бориса Ивановича Морозова. Роздано было два рубля восемнадцать алтын и четыре деньги.

Федосья Прокопьевна, знавшая наперед, что на Тверской деньги будут раздавать по приказу деверя, глядела из-за шелковой завесы на возбужденную толпу, на нищих, распевавших Лазаря в честь боярина и всего рода Морозовых. Она видела, как любопытные глаза вглядывались и в ее карету, ведь и она милостью Божией – Морозова. В голову ей не приходило, что это те же самые люди, которые четыре года тому назад требовали для Бориса Ивановича смерти, что это они, как дикие звери, разорвали Плещеева и дотла сожгли двор Бориса Ивановича.

За день царский поезд дошел до села Тайнинского, где и заночевал. В хоромы царицы принесли два рубля денег: собрали селяне для передачи в лавру. В Москве на Земляном валу царю в колымагу подано было от мещан пять рублей. Раздали меньше, чем получили.

Вечеряла царица вместе с сестрой Анной, с Федосьей Прокопьевной да с крайчей Вельяминовой.

По случаю паломничества постились. Ужинали черными сухариками, которые мочили в простой воде.

– Уж к полночи, а светлынь, – сказала Федосья Прокопьевна, сидящая у окна.

– Люблю, когда дни прибывают, – откликнулась царица. – Да Петр Афонский на пороге. Опять солнце на зиму повернет.

– Как вспомнишь про зиму, страшно! – поежилась Анна Ильинична.

– Чего же тебе страшно?! – удивилась царица. – В нетопленых хоромах небось не сидишь.

– Не сижу. А все равно страшно! – Анна Ильинична даже глаза зажмурила. – Как представишь – всюду мороз, снег. Сколько и куда ни иди – мороз, снег!

– Зато каждая изба как терем боярский, – сказала Федосья Прокопьевна. – Соломы на крышах не видать, вся крыша в алмазных блестках, узоры на деревах, люди все румяны, снег скрипит – праздник и праздник.

– Зимой нарядно, – согласилась царица. – А все ж самое божеское время – лето. Летом всякой твари хорошо. Все летит! Поет!

– На Федора Стратилата большая роса была, – сказала Анна Ильинична. – Теперь никакая засуха льну и конопле не страшна.

– Почему же? – спросила царица.

– Примета такая. Если на Федора Стратилата роса, лен и конопля справные уродятся.

– Гречу уж сеют, – сказала Федосья Прокопьевна. – Не рано ли?

– Тепло, вот и сеют, – объяснила Вельяминова.

– Про гречу говорят: «Осударыня ходит барыней, а как хватит морозу – веди на калечий двор», – возразила Федосья Прокопьевна.

– Не верится, чтоб мороз ударил, – сказала царица. – Хотя всяко бывает.

Анна Ильинична, морща лобик, силилась вспомнить еще что-то из россказней стрелецкой полковничихи Любаши, но так ничего и не вспомнила.

Царица, повздыхав, полезла в мешок за сухарями.

– Не согрешим много, коли еще по сухарику скушаем. Постнее сухаря – одна вода.

– Побольше скушаем – побольше помолимся на ночь, – успокоила царицу крайчая.

На следующий день Мария Ильинична в селе Братошине раздала на бедность два рубля два алтына четыре деньги, а в селе Пушкине пожаловала вдовой попадье Матрене один рубль. Попадья царице пирог с грибами поднесла. Вкусный пирог, в обед съели. В Пушкине и переночевали, следующая остановка была в Воздвиженском. Отсюда по дороге к монастырю было роздано восемь рублей двадцать девять алтын, а возле самого монастыря царица собственноручно подарила нищей братии одиннадцать рублей два алтына.

В лавре царь с царицей молились один день, переночевали, поклонились мощам отца Сергия и пошли в обратный путь, творя милостыню.

Обедню царица с царевнами слушали в Воздвиженском, на молебен пожаловали два рубля да попу Тимофею в придел Алексея – Божьего человека дали рубль. В тот день в церкви отпевали рабу Божью Авдотьицу. Царица дала на похороны полтину.

Следующую обедню стояли в Братошине. Подарили попу Илье рубль.

В селе Рохманцове девки государю клюквы поднесли. Алексей Михайлович отдарил полтиной.

Придя в Москву, царь пожаловал нищим у Фроловских ворот три рубля двадцать девять алтын, в Кулижскую богадельню ста старцам послал три рубля и велел раздать в тюрьмы восьмистам двенадцати сидельцам двадцать четыре рубля.

– Хорошо сходили, Ильинична! – сказал царь царице, ложась в постель.

– Хорошо, Михайлович, – согласилась царица и поскребла ноготком в царевой голове.

– В темечке почеши, – попросил государь.

– Баньку пора истопить, – сказала царица.

– С дороги силы не было, а завтра велю истопить, – согласился государь.

– Скоро уж Никон будет. Все ли для встречи-то готово? – забеспокоилась вдруг царица.