Книга Никон - Владислав Бахревский

– В колокола вдарить – дело нехитрое, – сказал государь, – себя приготовить куда хитрее.

И они замолчали, слушая, как где-то в сенях чвиркает сверчок. Тотчас задвигалась, затопала стража, ища нарушителя покоя.

– Пусть бы себе свистел, – сказала царица.

– Невелика помеха, – согласился государь, но унимать стражу не пошел, повернулся к царице да и поцеловал ее в румяные уста.

Глава 4

1

Перед Купальницей в деревеньку со смешным прозвищем Рыженькая пришли колодезники – парень и два матерых мужика, не старых, но в седине, как в паутине. Матерые мужики были немые, сговаривался о работе молодой. Говорил, однако, не робко, хотя и не много.

– Место у вас высокое. Колодцы глубокие, а воды в них мало.

– Потому и нанимаем! – сказал резонно крестьянин Малах, а младший брат его Пятой привскочил с завалинки:

– Потому, стало быть!

– А больно скоро ли вода вам нужна? – спросил молодой.

– Да ведь и нынче уж нужна, – сказал Малах. – Неделю дождя не было – огород сохнет. А нашей воды – самим бы напиться да скотину напоить.

– Воду мы вам найдем, – сказал молодой колодезник. – Только вить под землей искать – не в голове. Быстрой работы не обещаю, но, как говорится, хорошая работа два века живет.

– А если завтра найдешь? – снова подскочил с завалинки нетерпеливый Пятой.

– Найду – и тебе будет хорошо, и мне.

– А все ж таки постарайтесь! – сказал Малах. – Крайний какой срок назначаете?

– Коли раньше Семенова дня колодец выроем – удача, а ежели к Покрову воды не будет – вместо платы с нас по рублю. Всего три. Харчи ваши. За каждый колодец пять рублей.

– И харчи?! – Пятой аж руками замахал.

– И харчи, – посмотрел мужику в глаза. – Колодец рыть на такой горе – скорее дюжину изб срубишь.

– Ладно, – сказал Малах.

– Поторговаться бы надо! – встрял Пятой.

– Может, ты и найдешь таких, кто доит шибко, да как бы молоко не было жидко! – Молодой колодезник говорил спокойно, зная себе цену.

– Сковороды будете ставить? – снова выставился Пятой.

– Поставим, – улыбнулся колодезник. – Тебе в утешение.

– Величать-то вас как? – спросил Малах.

– Старшого Авива, среднего Незван, а меня Саввой.

– Немые они у тебя?

– Немые.

– Ладно, – сказал Малах, – по рукам! Завтра – Купальница. Попаримся, а там с Богом за работу.

Колодезников Малах взял в свою избу на постой. Отвели им чистый сухой чулан, но Савва спать решил на сеновале.

Семья у Малаха была ни мала ни велика: три дочки, два сына, и Пятой с ними жил, младший брат. Дочки были невесты-погодки – шестнадцати, пятнадцати и четырнадцати лет. Сыновья тоже погодки, но отцу они в помощники пока не годились: старшему седьмой шел.

Савва стоял на крыльце, оглядывая деревеньку. Всего два колодезных журавля. Холм, на котором стояла Рыженькая, походил на огромную куриную лапу. Три мозолистых, красноватых даже через зелень, круглых длинных тягуна подпирали холм с востока, и еще один тягун уходил на запад. Настоящая куриная лапа.

«А ведь в этих тягунах могут быть жилы», – подумал Савва. И не умом, не опытом своим, а одним чутьем тотчас уверился: вот где надо копать!

Одно смущало: почему до него, такого проворного, никто этих жил не отворил?

Выбежала на крыльцо с ведром старшая дочь Малаха.

– Чтоб тебе пусто не было, сходи за водой, от печки боюсь отойти – пироги погорят.

Глаза серые, зрачки чернеющие, брови как лес на заходе солнца – огонь в нем словно бы тьмой запорошен. Лицо у девушки как жемчужинки в ее сережках, только живое.

«Как у матушки», – вспомнилось вдруг Савве.

Он опешил. От красоты, от сходства этой чужой, незнакомой девушки с матерью, от того, как просто отправила она его за водой.

У колодца была очередь, Савва – третий. Журавель отягощен камнем, нос задирает в зенит.

Савва осматривал уже этот колодец – саженей пятнадцать-шестнадцать до воды. Колодец старый, в воде плавали гнилушки – сруб от ветхости крошится.

Старик, стоявший впереди, сказал:

– Из-за колодцев этих хоть переселяйся. И переселились бы, да уж больно вольготное место! Как птицы живем.

Дочка Малаха встретила Савву на крыльце, но это была не та, которая отправила его по воду. Чернявая, быстроглазая, принимала воду, хихикая.

– Как сестру зовут? – спросил Савва.

Девица, словно пощекотали, с хохотом убежала в избу Тотчас дверь отворилась, и ему, как подаяние, бросили:

– Енафа!

Савва стоял и улыбался.

Дверь из избы снова отворилась, и в сенцы вышли все три девушки. Савва шагнул за угол, ожидая продолжения игры, но послышались частые удары пестика в ступе. Девушки толкли ячмень для завтрашней обетной каши.

Авива и Незван ушли ставить сковороды. Такая у колодезников была примета: если поутру сковороды будут сырые, значит, можно копать, будешь с водой.

Савва примете не очень-то верил. Верил чутью. Столько жил и не знал, что есть у него дар – чуять под землей воду, а занялся колодезным ремеслом – и открылось.

Он шел на тягуны, поглядывая на рощи, толпившиеся внизу, а потом, ничего уже не видя, весь в себе, ожидая, когда сердце екнет вдруг, а голова, как всегда, сердцу не поверит: с чего, мол, ты взял, что под ногами вода? Пойдет борьба между разумом – Фомой неверующим – и верящим сердцем.

Всякий раз одно и то же. Робея и запинаясь, Савва указывал братьям Авиве и Незвану место, где дух его смутился, и братья, покряхтев, брали заступы. В четырех случаях из пяти Саввино сердце не обманывало, но пятый колодец воды не давал.

Куриная лапа, подпирающая холм, была за версту от деревни, но Савва даже привычного сомнения не испытывал. Нехорошая, невежливая эта уверенность никак не хотела не только смириться, но и смутиться. Савва начинал подумывать, что нет здесь водяных жил, что уверенность его – наваждение.

Он приметил пень, подошел и сел. Ноги гудели от усталости. В Рыженьку дорога была дальняя. И теперь, удобно устроившись на пеньке, Савва впервые, может быть, стал думать о том, что хорошо бы жить в своей избе, спать с теплой женой, чтоб ребятишки егозили…

И урезонил себя: «Земли вспахать как следует не сможешь, а про семью размечтался»… «Но ведь и колодцы не умел строить, а теперь такого колодезника поискать! Братья за главного почитают».

Солнце припекало, и, разморенный, лег Савва на землю, положил голову на изогнутый корень, задремал. Будто и спал, но в мозгу, не давая покоя, ворочалась мыслишка: коли такое большое дерево здесь росло, значит, воды ему вдоволь было. И не засохло, спилили.