Книга Йестердэй - Василий Сретенский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А.С. А в этом состоит мое дело. То, для чего я рожден. И если нельзя на время забыть о существовании живописи, можно хотя бы отказаться от индивидуальности. Ведь безличностная банальность – самая правильная. Миф лишен индивидуальности и потому бессмертен. Став сердцевиной мифа, банальность обретает силу и бессмертие.
К. Так ты стремишься к сотворению мифа?
А.С. Для начала мне хватит возвращения к банальности. А там – посмотрим.
К. Проект «Человечество» это тоже банальность?
А.С. Банальней некуда. Мир един. Все мы похожи друг на друга. Враг и друг – одно. И много еще чего.
К. А концепт «Брысь!»?
А.С. Это – вектор. Возвращение к банальности. Ведь концепт состоял не в том, чтобы написать и показать картины, а в том, чтобы их уничтожить. Ни картины, ни их персонажи миру не нужны.
К. Но ведь полного уничтожения не состоялось. Многие зрители исподтишка снимали картины на мобильные телефоны, и теперь снимки свободно гуляют в интернете.
А.С. И прекрасно. Мир был создан и разрушен. И теперь существуют его осколки. Миф. Но никто не может сказать, что владеет хотя бы частичкой мифа.
К. Твой последний проект тоже банальность?
А.С. Набор банальностей. Власть ужасна. Корысть убивает. Хитрость себе дороже. Сон разума рождает чудовищ. Все началось случайно с картины «Пейзаж со сценой бегства в Израиль», и потом я уже не мог остановиться.
К. И что дальше?
А.С. В смысле: Ваши творческие планы?
К. Извини, снимаю вопрос. Лучше пожелаю удачи.Три занятия за всю мою жизнь давали мне… упоение? Нет не то, что в бою и какой-то бездны на краю, это все чушь, а ощущение полноты и смысла жизни. То самое ощущение, как во сне: с таким трудом неимоверным ты отрываешься от земли, а дальше все легче и легче. Летишь и уже не представляешь, как это можно ходить по земле. Мне всегда было трудно ходить во сне и легко летать. Пока леталось…
[пауза]
Нет. Да. Три занятия. В шесть лет мне подарили конструктор. Лего тогда не было. Он был металлический, с винтиками, гаечками. И с электромоторчиком. Я полгода его не открывал. Не знал, как подступиться, да и интереса особого не испытывал. А потом так увлекся, что забывал завтракать и обедать. Все создавал свой мир. На электромотрчике.
В пятнадцать лет мне случайно досталась гитара. Не буду рассказывать как: долго и ни к чему. Гитара была старая, лак потрескался, струны случайные, но звучала она, как я потом понял, великолепно. Она мне помогала учиться. Ни в какую музыкальную школу я, конечно, не пошел, поздно было. Сидел дома и дергал струны. Часами. Пальцы опухли. Книги, прочитанные друзьями, но не мной, стопками валялись на подоконнике. Учителя грустнели при встрече. Я все играл на гитаре. Через полгода что-то начало получаться. Через два или три года пришли мелодии, мои собственные, ни у кого не слизанные, вот тогда я снова полетел.
А третье занятие – вот оно. Придумывать, как расставлять слова. И я до сих пор не понимаю, мое это занятие или не мое. Пока расставляешь, кажется, еще чуть-чуть и полечу. А прочтешь потом…[пауза]
Ши вот ю вонт то сии, би фрии
Невер фиар, зе энд из ниар
Вэн ё эйз а шат юл сии
Зе фиилдз оф йестердей
[пауза]
… ее нет, как сейчас, так мне кажется, что так и лучше. В самом деле, какого черта? Что может быть общего между мужчиной, чей опыт неудач с целеустремленностью таракана подползает к отметке с надписью «половина столетия» и девушкой, которой только что исполнилось двадцать? Ну, пусть даже двадцать пять. Никак не угадаю ее возраст.
Обычно у женщин кисти рук старше лица. Не знаю, что они с ними делают. То есть что только они с ними не делают, а они – кисти рук – точно указывают на то, какой женщина будет через пять лет. У Арины руки совсем девчоночьи. Вот и непонятно. Мне кажется, ну вот сейчас, когда ее нет уже два дня, что мы и слов-то одинаковых не отыщем в нашем с ней русском языке. Как заявил однажды мой незабвенный учитель в профессии Эф Пе Мендякин, женившись в пятьдесят четыре года на двадцатилетней корреспонденточке: «Говорить тут не о чем. Пока дети не пошли».
Но как только я слышу ее чуть хрипловатый, детский голос, так сразу забываю, кто я … что я… чем занимаюсь… и чем мне надо бы… Я просто становлюсь водой и в этом состоянии точно знаю, куда мне надо течь. А вот только нравится мне это или нет? Гамма чувств: от черт его знает, до ну его к Зую.[пауза]
Надо бы собраться и что-то решить. Например, сказать Арине, что я все знаю. Ну не все, а то, что у Карины никогда не было дочери. Даже приемной. Больше-то я все равно ничего не знаю. Вооот. И посмотреть, что она скажет.
[пауза]
Ну и чего я этим добьюсь? Например: она вся в слезах признается… в чем? Или просто развернется и уйдет. А мне уже самому стало интересно, что происходит. Может быть, пока Арина не проявилась, самому с Иваном поговорить? Надо бы собраться. И решить.
[пауза]
Что я помню об Иване
Иван Солонов. На снимке – крайний справа. Развернулся к воде, как будто собирается нырнуть, уже и руки сложил «рыбкой». Но, нет, только делает вид. Ноги не согнул, как нужно для прыжка. И смотрит в объектив.
Прозвище у Ивана – Слон. Нет, он не толстый был. Но крупный. Высокий, чуть медлительный, солидный, одним словом. Даже в первом классе. Никогда ни в чем не участвовал просто так и ни за чем никуда не бегал. Но всегда, в каждый момент жизни знал, что ему нужно. И добивался этого. Сам. И, кстати, не сильно напрягаясь. Шел к цели спокойно, как слон, а все расступались.
В десятом классе как-то вдруг оказалось, что он сидит за одной партой с Кариной. И никто по этому поводу не пошутил. В то время общий для всех нас набор точного знания состоял примерно из шести истин. Называю в порядке их усвоения: семью восемь – пятьдесят шесть; «жы», «шы» пишется через «и»; СССР – одна шестая суши; Москву основал Юрий Долгоруков; Битлз – навсегда; где Карина, там Иван. Да, забыл, параллельные прямые нигде не пересекаются.
Какое-то время перевернуть формулу Карина+Иван не получалась, так что мы его почти и не видели. Ну, только на уроках. И непонятно было, кто тут добился своего. Потом, ближе к лету все как-то само собой гармонизировалось.
После школы Иван удивил не меня одного, поступив учится на какого-то международного бухгалтера. Но, как выяснилось лет через десять, это было началом реализации долговременной программы, одним из пунктов корой значилась ликвидация социализма, как экономической системы. Шучу.
И все же. В ликвидации социализма Иван поучаствовал в качестве генерального директора «ОУК банка», насобиравшего Зуеву кучу этих… как их… ну Чубайс раздавал… Ну, в общем, всякой собственности банк нахватал, после чего владелец, конечно же, оказался жутким мошенником, прячущимся до сих пор от справедливого правосудия в какой-то средиземноморской дыре. Ну и Иван тоже пропал куда-то лет на семь. Нет, его не судили, просто он выпал из реальности, а года два-три назад вроде бы объявился в Москве и вроде бы стал перекупщиком театральных билетов. Сам я Павла… э… Ивана не видал, но кто-то где-то что-то ляпнул по этой теме.
