Книга Гольф с моджахедами - Валериан Скворцов

У Ногамирзин-Юрта они въехали в Чечню. Перед шлагбаумом, конец которого лежал на пушечной башенке БМП без видимого присутствия экипажа, водитель кивнул небритым ментам в бронежилетах и, сбавив скорость, пересек под черно-белой оглоблей административную границу…

По Чечне двигались обходными грунтовыми дорогами. Пересадок случилось ещё три. Две — на «Нивы», а последняя, почти в темноте, — на осликов. В машинах работали печки. Превратившись в кавалериста, человек в камуфляже мерз, особенно из-за сырости, и норовил навалиться грудью на жесткую, как полено, ослиную холку, обхватывая ногами бобриковые бока, мыльные от долгой трусцы.

Он почти беспрерывно жевал купленные ещё в Москве подушечки «Орбит». Курьер продрог в пиджаке и фуфайке под потертым камуфляжем, выданным взамен штатского пальто на аэродроме в Раменском. Обильная слюна, выделяемая при жевании, — оправданный навык — спасала от простуды. Во всяком случае, кашель или чих не выдали его, когда обходили охранные заставы федералов, которые на ночь и при туманах выдвигали слухачей с собаками.

В ночной переправе через бурливую речку, от которой несло серой, его ослик, пущенный в одиночку, разъехался копытцами на обледенелой трубе газопровода, сохранившейся возле обрушенного моста, и сорвался в вонючую темноту. Цинки перенесли на руках, обвязав веревками, концы которых для страховки закрепили карабинами на берегу. Второй ослик оказался удачливей.

За рекой к двум имевшимся конвойным прибавились ещё трое с запущенной щетиной. Дорога сузилась, превратилась в горную тропу. С подъемами курьер справлялся, на спусках же он несколько раз падал из-за стертых подошв. Сапоги, как и камуфляжную куртку, тыловой вахлак в Раменском выдал ношенные, может, из остатков от «груза 200».

В сложенных из плоского камня домах, где дневали, не разводя огня, не удалось разжиться какой-либо хламидой для утепления. Разграбление брошенных деревень казалось абсолютным. Стены и игрушечные башенки над домами, ветшая, ссыпались на узкие улочки, а потом ещё ниже, обычно в крутой распадок с ручьем.

Запыхавшегося Кащея с «этюдником» привел из такого распадка конвоир тот, что помоложе. Слезящимися глазками старикашка обшарил цинки, плохенькую экипировку, серое лицо и драные от падений перчатки московского призрака. Скособочив голову на тощей шее, гнусаво спросил:

— Пофаныжить имеешь?

Звучало по фене. Лучшим представлялось помолчать.

В сумерках, определившись по компасу на Мекку, джигиты разулись и, брызнув из фляг на мучнистые, со следами обморожения ступни, совершили на маскхалатах намаз. Старший боевого охранения с «Винторезом», оснащенным ночным прицелом, и ещё двое — один с гранатометом РПГ-7, другой с автоматом АК-74 — переместились в арьергард каравана. Раньше шли впереди.

Чутье подсказывало, что линия фронта, если она существовала, пройдена и осталась за спиной. Во всяком случае, опасаться разборки с федералами теперь не приходилось. Внутреннее напряжение, не отпускавшее даже на привалах после изматывающих маршей, ослабело.

Нейлоновая бечевка, намотанная выше ладони, засалилась и вполне сошла бы за путы, если бы пришлось подделываться под заложника. Обрывком предусмотрительно снабдил очкастый бородач, не удосужившийся назваться. На промозглом Раменском аэродроме он втягивал голову в плечи так, что воротник кожаного реглана подпирал натянутый до ушей картуз «под Жириновского». Будто прятал лицо. Да и борода сидела кривовато.

Явиться к самолету в Раменском, где состоялся внезапный контакт с карикатурным типом, ему, аспиранту военного института на Садовой-Триуфальной рядом с Театром Сатиры, приказала менеджерша по безопасности казино «Чехов». Это заведение на Малой Дмитровке набирало в охрану армейских офицеров. Бывшим или действующим кегебистам и ментам в найме отказывали. Казино, кратно окупившись за две зимы беспрерывного праздника нового тысячелетия, подлежало ликвидации вместе с залами игральных автоматов. Если нужна новая работа, сказала менеджерша, есть предложение. Назвала цену, направление заброски, сроки и гарантировала крутую ксиву. Пообщала: поездка, в сущности, курортная — на юг, к Черному морю.

В нескольких сотнях километрах от этого моря он и брел теперь в бандитской компании, стараясь не свернуть шею на обледенелых подъемах и спусках.

Человек в камуфляже отрыгнул съеденные на ходу шпроты. Одолевала кислая тошнота, отчего он то и дело кашлял, жгло под ложечкой… Желудок испортил… Впрочем, и от армейской свиной тушенки, не полагавшейся бойцам «джихада», его обычно тоже выворачивало. Интендантам по определению полагалось воровать. Иначе зачем ими становиться? В армию, по его мнению, люди шли, чтобы не заботиться о жратве, жилье и одежке. Не гипотетической же смерти ради, даже героической и действительно за родину, и действительно в бою…

Сколько же в нем накопилось непростительной злобы и нехорошей досады!

Он утешался подсчетом заработанного. В сутки выходило по шестьдесят долларов, на круг получалось почти семьсот.

…По траве свекольного цвета, дожившей до весны под кронами неизвестных ему деревьев, они почти вышли к опушке — уже просматривался берег речки, — когда местность накрыла артиллерия. Кащей, взгромоздив над хилой плотью «этюдник», будто он был бронированный, сказал между взрывами:

— Уважаемый, не дергайся… По кавказским обычаям считается позорным, если взялся охранять гостя и не сумел. Все хорошо. Тебя охраняют и берегут. Это дежурный огневой налет. Не в нас. В божий свет…

— Я не дергаюсь, — сказал он. — Из пушек по воробьям… Пусть бьют и пусть охраняют.

Ослик, навьюченный цинками, пробовал мертвые листья на кустистом подлеске, обнажая розоватые десны. На взрывы не реагировал, только водил ушами при свисте снарядов.

— Теперь из гаубиц и мошку охаживают, — сказал старик. — Больше палишь — больше навару. Бабах — и гильза… Бабах — и гильза… По шесть кило цветного металла. А то и целиком снарядик в сторону, там и взрывчатка… Нам бы подбирать! Да у артиллерии свои чеченцы, эх…

— На каком наречье ты утром изъяснялся?

— Блатная музыка времен казачьей депортации товарищем Сталиным… Спросил: нет ли покурить? Для пробы… А ты кто?

Кащей, вернувшийся к обычной речи, казался опереточным.

Курьер не ответил старому дурачку.

Налет вроде как прекратился. Боевики подождали минут пять и зашевелились…

Словно ничего не случилось. Так бы и лежать дальше. Он чувствовал, как ослабел из-за колик в животе.

Подошел старший, обладатель снайперского «винтореза», и выдал абракадабру:

— Дица вухулевги, дун вухулевги, дида дова… Магьярда нахъа вукьяго льяла.

В этом духе.

— Не понимаю. Скажи по-русски, — попросил курьер, заставив себя перемочься и встать.

— Тех, кто хочет их прибить, и тех, кого они собираются прибить, эти ребята чуют и за горой… Так он говорит, — помог с переводом Кащей. По-аварски… То есть, он кунак тебе, и, пока он жив, тебе бояться нечего, хоть артиллерии, хоть чего… По-русски он плохо умеет. Из деревни. Молодой, жизнь в походе. Ты уж вникай…