Книга Москва в эпоху Средневековья: очерки политической истории XII-XV столетий - Юрий Владимирович Кривошеев

отношению к «Повести о зачале Москвы» не может служить прочной источниковой базой. Однако именно он привлекается учеными для доказательства положения о земских боярах (см., напр.: [Тихомиров 1947: 13; 1950: 240; История Москвы 1952: 18]). Более того, исходя из «классовой структуры населения края» ставится вопрос: кому принадлежали эти села? Ответ однозначен: безусловно, «феодальным землевладельцам». В доказательство же приводятся записи позднейших писцовых книг Московского государства. До сих пор продолжаются археологические поиски «сел» («но были ведь у Кучки и другие села»), «усадеб» и «большого двора» самого боярина Стефана Ивановича Кучки. «Археологи еще не потеряли надежды найти остатки усадьбы Кучки». Однако раскопки с целью выявления «хотя бы какого-то укрепленного двора» могущественного туземного боярина до сих пор не дали каких-нибудь результатов[4] [Рабинович 1964: 68 и др.; Рабинович 1982: 10–11; Латышева, Рабинович 1973: 51–52]. И дело тут, думается, не в перекопанности почв в позднейшее время, как считают археологи.

В свое время еще Н. М. Карамзин скептически относился к «басням» современных ему историков о «селах» и усадьбе Кучковых. «Какие же исторические свидетельства подтверждают истину сих известий?» – спрашивал он [Карамзин 1833: 33]. Ныне существуют аргументированные исследования, проливающие свет на этапы «сочинительства» легенд о происхождении Москвы, делающие позицию сторонников гипотезы земских бояр – владельцев сел с зависимым населением и землями – еще более непрочной. Большое значение в связи с этим имеет уже упоминавшаяся нами работа М. А. Салминой. Исследовательница установила один из источников «Повести о зачале Москвы» – летописцы, в основе которых лежали статьи «Хронографа» 1512 г. Сравним их.

«Повесть о зачале Москвы» (древнейший вид)

«И в лето 6666-го сему великому князю Юрию Владимировичу, грядущу из Киева во Владимир к сыну своему, князю Андрею Юрьевичу. И прииде на место, иде же ныне царствующий град Москва, оба полы Москвы-реки. Сими же селы владущу болярину некоему богату сущу, зовому Кучку Иванову».

Летопись (Государственная публичная библиотека, Г. I V, 343[5])

«В лето 6666 князь великий Юрья Владимировичь шол ис Киева во Владимир к сыну своему, князю Андрею. И пришед, стал на месте, где ныне царствующий град Москва по обе стороны Москвы-реки. А тут было село велико с ыными селы».

Проведенное текстологическое исследование дало возможность М. А. Салминой сделать аргументированное и логическое заключение, что именно такого рода летописцы явились источниками «Повести о зачале Москвы», а не наоборот [Салмина 1964: 55–57]. Таким образом, мы видим в летописцах источник для появления в «Повести о зачале Москвы», а затем и в «Сказании о начале Москвы» «сел». Но ими никто не владеет. Это просто большие села, заселенные свободными общинниками или, возможно, безлюдные, каких было немало в Древней Руси [Фроянов 1974; Фроянов 1984][6]. В этих текстах нет никаких даже намеков о первом владельце Москвы боярине Кучке.

Как же появляется в «Повести» земский боярин Кучка – столь импонирующий историкам разных поколений? Ученые полагают, что на основу – рассказ упомянутых летописцев об основании Москвы Юрием Долгоруким – была наслоена легенда о боярине Кучке [Салмина 1964: 68]. Источником этих легендарных устных преданий ученые видят тексты древнейших русских летописей – Ипатьевской и Лаврентьевской – о событиях, связанных с гибелью Андрея Боголюбского (см.: [Кривошеев 2003а]). Вот какой представляется картина возникновения и эволюции легендарных преданий С. К. Шамбинаго: «Полная драматического пафоса повесть эта (об убийстве Андрея Боголюбского. – Ю. К.) находила многочисленных читателей. Привлекали обстановка, революционное окружение, искусно идеализированный облик главного героя. В то же время будили интерес многие детали, оставшиеся нераскрытыми. Особенно неясны были причины заговора, личности главных руководителей (Кучковичей. – Ю. К.)… Несомненно, существовали рассказы о событиях, так или иначе имеющих место при Боголюбском восстании…», а отсюда целый «комплекс преданий, где семейству Кучковичей отводилась ведущая роль в восстании XII века». В итоге, резюмирует С. К. Шамбинаго, «повесть о Боголюбском восстании, проходя ряд переделок и изменений, неожиданно оказалась связанной с древнейшими преданиями о Москве» [Шамбинаго 1936: 62, 65–67] (см. также: [Забелин 1905: 40]). Круг замкнулся. Из летописных Кучковичей был образован легендарный Кучка, позднее у него появились имя и отчество [Шамбинаго 1936: 72].

А как же быть с его титулом боярина – неизменным атрибутом «Повести» и «Сказания»? В летописях Кучковичи не называются боярами. Следовательно, источник его появления – внелетописный. По всей видимости, эта титулатура – отражение социального быта более позднего времени, нежели XII в., – XIV–XV вв., когда вокруг Москвы были разбросаны владельческие села знатнейших московских бояр, обычно носившие, кстати, имена их первых владельцев – бояр: Хвостово, Воронцово, Воробьево, Свиблово [Тихомиров 1947: 70–71]. Постепенно боярские подмосковные села переходили в руки великих князей. М. Н. Тихомиров писал, что «борьба великих князей с крупными боярами-феодалами была обычным явлением уже в XIV–XV веках» [Тихомиров 1947: 71–72]. Очень вероятно, что эта-то борьба и послужила основой для формирования легенд о боярине Кучке и целом боярском роде Кучковичей. М. Н. Тихомиров обращал внимание и на другие отразившиеся в легендах о начале Москвы факты. «Крымские татары, неверная жена Улита, мучительные казни – все это ведет нас к XVI веку, только что пережившему царствование Грозного», – писал он [Тихомиров 1950: 240].

Тем не менее сделанный еще И. Д. Беляевым вывод об отразившейся в предании борьбе земского боярства с княжеской властью в своей основе бытует и в работах советских историков. В одном из изданий «Истории Москвы», например, прямо пишется о борьбе «растущей княжеской власти» «против могущественного местного боярства», отголоски которой «сохранились в легенде о столкновении князя Юрия с боярином Кучкой» [История Москвы 1952: 14].

Одна из подобных гипотез принадлежит Г. П. Латышевой и М. Г. Рабиновичу. Они причисляют феодалов Кучковичей к участникам «феодальной войны 40-х гг. XII века» (а была ли эта война?), выступающим на стороне киевских князей против суздальского князя Юрия Долгорукого, «поскольку те сравнительно далекие феодалы представлялись им менее опасными, чем гораздо более близкий суздальский князь Долгие Руки», которому, в свою очередь, «как раз нужен был Москов в его борьбе против соперников за Киевский великокняжеский стол». Убийство Кучки и расправа с его семьей произошли «в начале 40-х гг.». Однако источниковая база, подведенная под это предположение, представляется откровенно слабой: единичные, случайные княжеские находки на территории будущей Москвы, причем XI в., а также одно из раскопанных женских погребений – якобы «Кучковны» [Латышева, Рабинович 1973: 53–54] (см. также: [Рабинович 1982: 20–21]).

Подвергая сомнению существование в Северо-Восточной Руси XII в. земского землевладельческого феодального боярства, мы ни в коем случае не отрицаем рациональное зерно в устных преданиях о Москве. Безусловно, в этих легендах наряду с древнейшим летописным материалом присутствуют и древнейшие устные рассказы.