Книга Странница - Шарон Крич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Постой! — перебил Брайан. — Не подсказывай. Яблочный пирог, верно? Его мама дала ему кусок яблочного пирога.
— Нет, — хитро прищурилась Софи.
— Как? — Брайан был обескуражен. — Не дала яблочного пирога? Но разве она не захотела накормить его пирогом за то, что он остался жив? Не дала пирога?
— Нет, в тот раз пирог был черничный. Просто яблоки кончились.
Когда Софи закончила рассказ, Брайан подумал вслух:
— И почему, черт возьми, Бомпи вечно лезет в воду?
— Как? Что ты имеешь в виду? — насторожилась Софи.
— Если в воде с ним постоянно случаются несчастья, зачем он всегда суется в воду? Казалось бы, должен держаться как можно дальше от воды.
Софи сидела, плотно сжав губы, и внезапно показалась мне такой беззащитной, что я не выдержал:
— Может, именно поэтому Бомпи и стремится к воде…
Софи смотрела на меня полными слез глазами.
— Возможно, он и боится воды, но продолжает встречаться с ней, потому что должен… Он должен доказать…
— Что доказать? — поторопил меня Брайан.
— Не знаю. Но если ты думаешь, если борешься с тем, что тебя больше всего пугает, тогда, наверное, ты избавляешься от страха. Тебе не кажется?
— Ну, это глупо, — пожал плечами Брайан. — Если чего-то боишься, значит, на то есть причины, и лучше держаться от этого подальше. Я так думаю.
Софи не отвечала. Она отошла к леерному ограждению борта и стояла там, как обычно, глядя в морскую даль.
Утром я проснулась с неожиданной мыслью: я ненавижу море, и море ненавидит меня. Странная мысль. У меня вовсе нет ненависти к морю.
Дядя Стю возился на камбузе, когда я вошла, чтобы поесть. Мы с ним редко видимся. Когда он спит, я на вахте, а когда он на вахте, сплю я. Поэтому у нас прекрасные отношения.
Мне было страшновато остаться на камбузе вдвоем с ним. Не знаю, о чем с ним говорить. Поэтому я решилась спросить его о Розали.
— Вы когда-нибудь видели Розали? Ту Розали, о которой нам рассказывал дядя Док?
— Конечно, — кивнул Стю.
— Дядя Док сильно ее любил, правда?
— Мягко сказано.
Дядя Стю погрузился в свои списки, одно вычеркивая из них, другое добавляя.
— Значит, когда Розали вышла замуж за другого, он не мог не горевать, правда? Она разбила его сердце, да?
— Что-то в этом духе, — промычал дядя Стю.
— И как он поступил? Пытался забыть ее?
Дядя Стю выпучил на меня глаза:
— Забыл о Розали? Ты шутишь? А зачем, ты думаешь, мы делали все эти остановки — и на острове Блок, и на Мартас-Винъярде, и на Грэнд-Мэнане?
— Зачем? Разве мы не навещали друзей дяди Дока? Разве не занимались ремонтом «Странницы»?
— Да, конечно. — Дядя Стю аккуратно сложил свои бумаги. — Послушай, я расскажу тебе кое-что, только не говори дяде Доку. Он очень чувствителен во всем, что касается Розали.
— Не скажу, — кивнула я.
— Дядя Док впервые встретил Розали не на острове Блок.
— Вот как?
— А помнишь Джои в Мартас-Винъярде? Так вот, Джои — брат Розали.
— Ее брат? Правда?
— От Джои Док и узнал, что, когда муж Розали умер…
— Так ее муж умер? Она больше не замужем?
Становилось все интереснее.
— Да, это так, — подтвердил Стю. — Поэтому Док, узнав, что Розали поехала на Грэнд-Мэнан навестить Фрэнка и полюбоваться китами…
— Вы хотите сказать, к нашему Фрэнку?
— Вот именно.
— А Розали? Где она была, когда мы приплыли туда?
— Уехала.
— Ох, да где же она наконец?
— Угадай, — усмехнулся Стю.
Но тут вошел дядя Док, и дядя Стю нарочито углубился в бумаги, давая понять, что разговор окончен.
Позднее я снова попыталась расспросить дядю Стю, но он отмахнулся:
— Я и без того рассказал тебе слишком много. На сегодня вполне достаточно.
— Вам действительно многое известно о Розали. Наверное, никто мне не расскажет больше вас.
— Ха-ха-ха. Да, я знаю кое-что еще.
Я все время думала, где же сейчас Розали? Может, мы плывем вовсе не к Бомпи? Может, дядя Док привезет нас еще куда-нибудь в поисках Розали? Что, если она в Гренландии? Это как раз нам по пути. А может быть, она осталась в Соединенных Штатах и Док собирается повернуть назад и отправиться на встречу с Розали?
Прошлой ночью, во время нашей вахты, дядя Док меня встревожил. Я стояла у руля, а он на носовой части палубы вглядывался в горизонт. Он обернулся и, посмотрев на меня с минуту, спросил:
— Для чего все это, Софи? — и тяжело вздохнул.
— Что вы имеете в виду, дядя Док?
— Ты знаешь, о чем я. О жизни.
— Вы спрашиваете это у меня? — опешила я.
Он закусил нижнюю губу. Мне показалось, что он заплачет, и это было ужасно, ведь именно дядя Док всегда оставался самым стойким и спокойным. Невозможно было себе представить, что он мучается вопросом о смысле жизни. И уж точно никто не ожидает увидеть его плачущим ночью на яхте.
Потом он прошел на корму и стал перебирать какие-то канаты и больше ничего не сказал о жизни. Глядя на море, на небо, я испытала быструю смену чувств. Только что я погружалась в полный покой, словно находилась в самом мирном месте на земле, но вдруг умиротворенность сменилась острым чувством полного одиночества.
Тогда я вспомнила о страховании жизни, о том, как было бы славно, если бы продавали страховку на счастливую жизнь, и чтобы все, кого ты знаешь, жили счастливо, могли делать все, что пожелают. И чтобы отыскали всех, кого так хотят найти.
Почти не спал, потому что отец ко мне придирался, дядя Стю и Брайан со мной препирались, а дядя Док накричал за то, что я бросил свободный конец линя на палубе; и шел дождь, и висел туман, а море штормило так, что все вещи валились мне на голову.
Когда я наконец заснул, меня разбудила Софи, она кричала, потому что ей приснился кошмар, правда она не рассказала, что ей привиделось. Однажды она рассказывала мне про того маленького ребенка, ее знакомого.
Когда ребенку было примерно три года, он очутился на берегу океана. Может, с ним была его мать, но точно Софи сказать не могла. Ребенок лежал на полотенце (голубом таком, сказала Софи) и заснул.
