Книга Искаженное время. Особенности восприятия времени - Клодия Хэммонд

Предположение, что сама нейронная активность служит измерителем времени, может объяснить проблемы восприятия времени, которые возникают у больных шизофренией. В отличие от слуховых галлюцинаций и бреда, эти симптомы менее известны, однако некоторые больные шизофренией жалуются на то, что больше не в состоянии воспринимать настоящее и в то же время вспоминать прошлое, размышлять о будущем. Философ Эдмунд Гуссерль считал, что способность держать в уме все три временны'е категории крайне важна для сознания, она утверждает нас в реальности бытия. При шизофрении данная способность может быть нарушена – больным время кажется нереальным. Им трудно исключить неоднородный предмет из ряда однородных, сложно заметить мигающую лампочку. Реакция их нейронов такова, что все для них внове, они все видят впервые. У обычного человека, которому показывают одного жирафа за другим, нейронная активность понижается, но у больных шизофрений ничего подобного не происходит.[39]

Мы можем определить временны'е рамки любого движения: от колебания маятника в часах до захлопывания дверцы машины, чтобы та не прищемила нам пальцы. Мы даем сотни таких оценок на дню, сами того не замечая. Однако только представьте, насколько усложнится наша жизнь, если оценивающий механизм даст сбой. Прибавьте к этому еще и тревожные мысли. Вообразите, что вы потеряли всякую связь с временно'й реальностью и не в состоянии выстроить мысли в хронологической последовательности, путая воспоминания о прошлом, мечты о будущем и реальность, которая «здесь и сейчас». Неудивительно, что психотический эпизод страшно сбивает с толку. Философ и нейробиолог Дэн Ллойд высказывает довольно смелое предположение: нарушения в восприятии времени могут служить причиной проявления целого ряда симптомов, характерных для шизофрении. И предположение это не безосновательно. Я уже упоминала о влиянии на восприятие времени дофамина, а также о дофаминовой гипотезе, согласно которой в возникновении шизофрении участвует этот нейротрансмиттер. Возможно, дофамин действительно запускает «часы» в мозгу, устанавливая ритм сигналов, и некоторые симптомы при шизофрении могут быть проявлением сбоя этих «часов».

Теория Иглмена также объясняет иллюзию с часами, которые якобы останавливаются. Первый интервал движения секундной стрелки кажется более длительным, потому что мозг обрабатывает информацию о движении впервые. Зато потом частота нервных импульсов и объем затрачиваемой при этом энергии понижается – изменяется и восприятие времени, за которое секундная стрелка проходит одно деление. То же – с ярким светом, который на мгновение включают: кажется, что яркая лампочка горит дольше, чем лампочка тусклая. Временной интервал, заполненный сложным музыкальным произведением, кажется длиннее, чем точно такой же интервал с музыкой попроще. Может, это происходит потому, что мы оцениваем длительность временны'х отрезков по количеству затраченной в момент восприятия событий энергии?

Итак, вы познакомились с самыми разными теориями. Лично я, исходя из полученных современной наукой данных, считаю: сигналы в нашем мозгу, помимо выполнения своих основных функций, еще и отмеривают время. Неважно, в какой форме эти сигналы существуют – в виде «ряби» или «порций» энергии, – важно, что они ускоряются. И это ускорение – мы говорили о нем, приводя в пример устремляющихся в ворота загона овец, – создает впечатление растягивающегося времени. Так же, как и крайняя степень тревоги – пока Чак Берри отчаянно борется за свою жизнь, сигналы ускоряются, а время замедляется. В оценке длительности времени участвует дофамин, а также четыре зоны мозга – мозжечок, базальные ганглии, передняя часть лобной доли и передняя часть островковой доли, – которые задействуются в зависимости от длительности оцениваемого временно'го интервала.

Возвращаясь к основной теме книги, подведем итог: у каждого из нас свое восприятие времени, основанное на нейронной активности головного мозга и физиологических реакциях тела. Такая трактовка времени – как результата химических реакций, возникающего благодаря нейронной активности с участием дофамина, – может показаться слишком упрощенной. Но не стоит сбрасывать со счетов наше субъективное ощущение времени. Для Чака Берри, Алана Джонстона или даже мерзнущего в ледяной пещере Мишеля Сифра сигналы нейронов не имели никакого значения – значение имело их собственное восприятие времени. И как раз эта сфера нам подвластна. Оказывается, в области восприятия времени мы весьма одарены. Мы можем мысленно перенестись вперед или назад во времени. Можем представить себе в будущем события, свидетелями которых никогда не были, можем выстроить события в хронологической последовательности, распознать в музыке ритм, говорить, поймать мяч, догнать уходящий поезд, перейти дорогу. И все это – без осознанного контроля за теми процессами, которые протекают в головном мозге.

И все же реальность, которую мы творим – вещь довольно хрупкая. Той же Элинор непросто отслеживать время без часов. Но насколько ее жизнь усложнится, если она очутится в помещении, куда дневной свет не проникает, если ей не у кого будет спросить, который час?

Операция «Время»

Два месяца, или 1500 часов, длилось одиночество Мишеля Сифра в подземной ледяной пещере Французских Альп; в течение всего этого времени он понятия не имел, день наверху или ночь. Мишель позволил своему организму самому решать, когда отдыхать, и ложился спать при первых признаках усталости; потом он рассказывал, что это был самый здоровый в его жизни сон. За еду он принимался, когда испытывал чувство голода. Правда, вскоре аппетит пропал. Благодаря низкой температуре продукты в пещере сохраняли свежесть дольше, чем на поверхности, однако повар из Мишеля был никудышный – его попытки приготовить рисовый пудинг окончились полным провалом. Чтобы избавиться от неприятного привкуса во рту, ему пришлось открыть банку консервированных ананасов. В конце концов самыми приемлемыми продуктами оказались сыр и хлеб. Мишель каждый день читал, вел дневниковые записи, снимал показания электродов, прикрепленных к голове и груди. И хотя эксперимент, о котором Мишель так долго мечтал, протекал без сучка без задоринки, день ото дня Сифр все более падал духом. В пещере было сыро и промозгло. Матрас, на котором Мишель спал, был сделан из толстой губки, но лежал на ледяном полу, и при температуре ниже точки замерзания постоянно оставался влажным. Мишель вечно ходил с мокрыми ногами. Одежда не успевала высохнуть за ночь – приходилось натягивать ее сырой, дрожа от холода. Мишель много часов кряду проводил в сидячем положении, и в конце концов у него начала болеть спина. Однако болеутоляющее он решил не принимать, чтобы лекарство не повлияло на ежедневно снимаемые показания.

Мишель поймал себя на том, что часами его ум занят совсем другой категорией времени – будущим. Он пытался придумать себе развлечение – вместо метания колец в цель бросал кубики сахара в сковороду с кипящей водой. Он взял с собой проигрыватель, чтобы скрасить одиночество, но ни Бетховену, ни Марио Ланца не удалось развеселить Мишеля. «Симфонии, когда-то меня очаровывавшие, теперь слышались сплошной какофонией. А популярные песни известных шансонье нагоняли еще бо'льшую тоску». Мишелю было до того одиноко, что единственные дневниковые записи, где присутствуют положительные эмоции, касаются паука – Мишель поймал его и держал в коробке' в качестве домашнего питомца. Он писал о том, что часто с ним разговаривает, кормит и поит.