Книга Мефодий Буслаев. Свиток желаний - Дмитрий Емец

– Эйдос или жизнь! Выбирай! Смерть тела или смерть духа!Говори, или застрелю! – змеей пробираясь в самое сердце Антона, пророкоталжуткий голос.

– Смерть духа… Отказываюсь от всех прав на эйд… – едвадвигая губами, выговорил Антон.

– Эйдос! – услужливо подсказал Тухломон.

– Отказываюсь от прав на эйдос и передаю его Ту…

– …хломон я. Нету у меня ни мамочки, ни папочки! Повторяй,не зли сиротинушку!

– Тухломону! – убито повторил Огурцов.

Комиссионер приятно заулыбался и одобряюще похлопал герцогагигиенических простыней по щеке.

– Надо бы погромче, да и так сойдет! Умничка, все сделал дляпапочки! А за то тебя люблю я, потому что ты лапуля! Потому что ты, хмырюля,Тухломону угодил! – умиленно и в рифму сказал он, перевирая известный детскийстишок.

Страшный рот Тухломона захлопнулся. Зловоние мгновенноисчезло. Под глазами Тухломона обозначились мешочки, а само лицо провисло иобмякло, точно тронутый плесенью помидор. Плечи съежились, грудь опала. Да исам комиссионер предстал вдруг жалким и ничтожным созданием. Огурцов с внезапными стыдным прозрением понял вдруг, что то, чего он боялся, и то, чем такбрезговал, оказалось просто дрянью – самым заурядным и нестрашным пластилином.Пластилиновым оказался и червяк, и ужасный пистолет. Дуло его смялось ипоникло. Тухломон, покосившись на него, небрежно скатал пистолет в ком иприлепил его к ноге. Ком расправился, растекся и стал на место, как влитой.

– Преполезная вещица! Ах-ах, знал бы ты, сколько дряни я изнего уже лепил: и бомбы, и обручальные кольца, и чемоданчики с деньгами, и депутатскиеудостоверения… – поведал он по секрету.

Устыдившийся Огурцов осознал, что стал жертвой грандиозногоблефа. Но было уже поздно что-либо менять. Комиссионер, старчески шаркая,подошел к Антону и, запустив руку ему в грудь по самое плечо, что-то извлек.Это было не больно, разве что слегка противно. Огурцов так и не понял, что унего отняли, но испытал страшную пустоту.

– Ну вот и все!.. Как видишь, совсем не больно. Раз, два-с –и готово! Он и ахнуть не успел, как Тухломоша эйдос съел! – по-дружески заявилкомиссионер, алчно разглядывая что-то лежащее у него на ладони… – До чего жжалкий клиент пошел! Одного селедкой пуганешь, другого поцелуем, третьему шприцв нужный час подсунешь – и все, пакуйте груз… Э, милый, опростоволосился ты!Разве ж я тебе что мог взаправду сделать? Да ни в коем разе! Сказано: ни волосане упадет с головы!.. Так только покричать, ногами затопать, червячкаизобразить!

Огурцов шагнул вперед и, схватив комиссионера за шиворот,проблеял какие-то скомканные и невнятные слова. Кажется, он просил, почти молилвернуть ему что-то, но знал уже, что это «что-то» потеряно для него навсегда, авместе с ним потеряно и все хорошее, что было и что могло бы быть. Потерянанадежда.

– Ну, бывай, солнце, не болей! Болеть тебе теперь никакниззя, потому как твое бессмертие накрылось медным тазом!.. Эхе-хех, самомусмешно даже! А всего тебе только и стоило – хе-хе! – что пнуть меня хоть втреть силы или шкатулкой в меня бросить! Я б сразу и ушел!.. Нет во мне силы,пластилиновый я, дохлый!.. Прощевай теперя, бедолага! Пей витамины, родимый, ине чихай!.. – с лживым сочувствием произнес Тухломон, решительно высвобождаясьиз огурцовских пальцев.

Небрежно помахав султану одноразовых полотенец ручкой,комиссионер хладнокровно шагнул в стену и растаял. Огурцов постоял немного впустой комнате, а затем, всхлипывая, присел на корточки и горестно началсобирать с ковра таблетки. В груди у него зияла невидимая черная дыра.

Глава 4

Сколько шестерок в тузе?

Расставив пальцы, Улита с умилением разглядывала свои руки.

– Ах, какие они у меня красивые! И ведь ноги ничуть не хуже!И никто не ценит, разве что идиоты-джинны! Все видят только толстую слониху!

– «Толстую слониху» сказать нельзя. Это бессмысленно. «Толстаяслониха» – это как «здоровенная лосиха». Лосиха и так здоровенная. Достаточнопросто «слониха» или «лосиха», – заметила Дафна.

Улита подбоченилась. Светильники в приемной тревожнозакачались. Висельники на картинах зажмурились. Античная статуя в ужасеотвернулась и закрыла лицо руками.

– Выключи звук, светленькая! Сама я себя могу хоть бегемотомназывать. Но если кто-то посторонний вякнет еще раз про лосих, пусть учтет: накладбище еще полно свободных норок! – грозно произнесла ведьма.

– Никто тебя никак не называл! Речь шла совсем о другом! –упрямо возразила Даф.

– Да уж, да уж! Разговор о слонах, лосях и прочихводоплавающих насекомых, конечно, затеялся чисто случайно! Смотри, светлая,крылья отсеку!

Видя, что Даф обижают, Депресняк выгнул спину и зашипел.Ведьма удовлетворенно кивнула.

– Ну все! Я предупреждала! Сейчас кто-то лишится хвоста! Ятебя насквозь вижу! Ты блондинка только с виду, а в душе ты подлая брюнетка! –мрачно сказала она.

– Посмей только тронуть моего котика! – рассердилась Даф.

В следующую секунду Улита материализовала рапиру, а Даф –флейту. Депресняк, не имея ничего, что можно материализовать, выпустил когти.Мир бодро покатился к войне.

– Может, объявим перемирие? Ну хотя бы на полчаса? – зевнув,поинтересовался Мефодий. Он привык уже к тому, что хотя в целом Даф и Улиталадят неплохо, все равно раза три в день у них начинается разборка.

Улита задумалась. Устраивать резню в приемной не входило вее в планы. К тому же она уже успела остыть.

– Ты как? Против перемирия ничего не имеешь? – подозрительноспросила она у Даф. – Учти: через полчаса я сотру тебя в порошок!

– Угу. Я засекаю время, – кивнула Даф, убирая флейту.

Улита небрежно отбросила рапиру, улыбнулась и полезла к Дафобниматься. Вскоре, окончательно успокоившись и глотая конфеты, ведьма ужезачитывала Дафне и Мефодию по памяти краткую историю мрака и Канцелярии вТартаре.