Книга Энциклопедия жизни русского офицерства второй половины XIX века (по воспоминаниям генерала Л. К. Артамонова) - Сергей Эдуардович Зверев

невесты. Но я сильно загрустил. Однако ожидание перехода в лагерь, расположенный в версте от зданий корпуса, в прекрасной роще, меня несколько успокаивало.

Кроме того, большая половина товарищей моего возраста тоже оставалась в корпусе.

В лагерь мы перешли в первых числах июня. Для жилья кадет были уже давно выстроены и ежегодно ремонтировались деревянные большие бараки с крышей, но без потолка и с простым земляным полом. Внутри ставились наши железные кровати, но с простыми сенниками. Каждый барак вмещал более 100 человек. Множество хозяйственных построек обеспечивало правильную жизнь и питание в лагере.

Купаться ходили на пруд. В церковь – в здание корпуса. Кругом лагеря – огромный, смешанной породы лес (десятин полтораста) с красивыми и цветистыми полянами. Жизнь в лагере шла по сигналу, но занятия были только гимнастикой (шведской, полевой и на машинах) и отчасти фронтовым учением. Все остальное время мы гуляли, играли, участвовали в экскурсиях с учителями (особенно, ботаником); читали, но немножко и занимались: по выученным предметам на лето давались задачи и простые темы, на которые надо было написать четко и грамотно собственной рукой ответы и представить обязательно к началу классных занятий. Очень многие из нас оставляли все эти работы «на после», а потом очень волновались и делали их кое-как, что влекло дурные последствия для виновных.

Летом изредка меня навещал брат Миля, и я иногда по воскресеньям бывал в семье его друзей. Но, правду сказать, меня летом больше тянуло в лагерь, к своим товарищам, с которыми мы вели оживленные игры и устраивали прогулки по лесу, воображая себя «робинзонами» и «охотниками за черепами», чего я уже в достаточном количестве начитался, пользуясь книгами от более состоятельных товарищей. Удалось за этот период времени прочитать «Историю знаменитых кораблекрушений» и кое-что из путешествий англичан по Африке.

Незаметно пробежало время в лагере и, к стыду своему, я даже редко вспоминал о нашей милой семье. Из лагерей мы вернулись после праздника Св. Преображения. В корпусе мы увидели группы новичков, прибывших для поступления, на которых смотрели свысока, но с большим любопытством.

Прошел год моего пребывания в кадетском корпусе.

Из лагеря мы вернулись в свои зимние помещения 9/VIII 1871 г. В зданиях был проведен ремонт и некоторые перемещения в возрастах и классах. Хотя все здания представляли собою вместимость, но нам, кадетам, уделялся только один фасад или сторона плановой буквы Н.

Все же остальные, большие по вместимости здания кадетского корпуса были заняты под административные, хозяйственные надобности корпуса, отчасти под лазарет, а главное, квартирами всех начальствующих лиц и учителей. Проживали на квартирах все эти лица со своими семьями, занимая по несколько комнат. Директорская квартира состояла, напр[имер], из 14 больших комнат. Некоторые семьи продолжали оставаться в своих квартирах по несколько лет уже после смерти своего главы, если только он пользовался расположением директора корпуса.

С переименованием корпуса в военную гимназию увеличился штат воспитанников. Разместить их всех в одном только фасаде оказалось крайне трудным. Пришлось для самого младшего и многочисленного «возраста» использовать актовый зал – огромное (в два света) помещение с паркетным полом, хорами и великолепной, колоссальных размеров люстрой. Часть этого зала была отделена под дортуары на 200 малышей, а оставшаяся, большая половина, могла все-таки свободно вмещать весь наличный состав всего корпуса при каких-либо торжественных случаях. Все же и при таком размещении в каждом «возрасте» чувствовалась теснота как в дортуарах ночью, так и днем в рекреационных залах. В классах, при 40 человек и более в каждой комнате, мы испытывали головную боль к концу классных занятий.

Особенно ощущалась теснота в лазарете при каких-либо заразных болезнях, что мы скоро в конце сентября на себе и испытали. Кто занес корь и в какой «возраст» не было известно, а директор этим совершенно не заинтересовался. Но когда лазарет переполнился как-то сразу коревыми больными, начальство засуетилось и прибегло к оригинальной мере: один из классов в «возрасте» был обращен в лазаретное помещение, куда и выделяли заболевших этого возраста. Эпидемия быстро охватила весь корпус и нарушила правильность занятий. Продолжалась она дольше месяца, а затем быстро пошла на убыль.

В корпусе были старший и младший врачи, два фельдшера и несколько служителей. Конечно, все они сбились с ног, ухаживая за больными, но все же в этом уходе было очень много недочетов и прежде всего по вине и нераспорядительности высшей администрации, а в частности, директора. Кажется, эта эпидемия ему даром не прошла. Появился откуда-то слух, что он от нас скоро совсем уходит. Мало-помалу жизнь наша опять вошла в норму, но эпидемия все-таки похитила несколько больных кадет разных возрастов.

Жизнь наша потекла серенькая и однообразная; никаких заметных улучшений и после эпидемии в ней не производилось. Мы уже наперечет знали, что у нас будет на праздниках и не волновались так, как это было год тому назад.

Стал чаще я задумываться о своей коренной и дружной семье. Отношение к брату оставались по-прежнему холодными и очень мало родственными. Он уже перешел в 6й (и последний класс) и мечтал о дальнейшей своей судьбе, очень мало интересуясь мною.

Надо сказать, что в корпусе считалось шесть классов, но с преобразованием кадетских корпусов в военные гимназии решено было постоянно расширять учебную программу и ввести еще один класс, но прибавив его не сверху, а снизу. Эта реформа осуществлялась только с третьего года моего пребывания. Старший же брат оканчивал свой курс еще в 6-классной гимназии.

В этом годуя стал много читать. Попалась-таки опять в руки «Семейная хроника», Аннис-Тролонп[26] (перевод с английского), которую я когда-то забраковал, но теперь прочитал с истинным увлечением. Мы, второклассники, были переведены в следующий (четвертый) возраст, в котором были отделения и третьего класса. Среди этих старших товарищей у многих были на руках (приносимые из дома) книги для чтения. Огромным успехом пользовались сочинения Понсон-дю-Террайля[27], а именно, «Рокамболь». Помню, что за право в очередь читать эти книги приходилось чем-то платить; я страстно зачитывался этой литературой: прочитал быстро все тома «живого» Рокамболя, а потом еще и «Воскресшего Рокамболя». Для чтения я по-прежнему пользовался лазейкой через верхнюю фрамугу в класс, где и сидел под партой до сумерек и вечерних занятий. Занятия мои и во П-м классе шли очень успешно. В первой четверти отметки оказались весьма хороши. Брат и родители одобрили.

Довольно частое хождение по праздникам в семью друзей брата сблизило меня с ним. Вдова учителя Мокиевского с младшей дочерью (Машей) и сыном (Петей) переехали в Одессу, а