Книга Другая осень - Валерий Михайлович Воскобойников

класса, спустился вниз на другой этаж, постоял там около цветка бегония, а потом поднялся снова и подошёл к нашей двери. «Сбор уже начался, наверно», — подумал я и хотел посмотреть в щёлку из коридора.

Но на лестнице вдруг послышались голоса учителей. Я испугался и в самом деле пошёл из школы.

* * *

Утром ко мне подошёл Носов.

— Карамзин, — сказал он, — знаешь, что мы обсуждали вчера?

— Нет… Откуда я знаю?

А сам испугался: «Неужели видели, как я подглядывал?»

— Решили дать тебе поручение. Ты себя проявишь, и мы тебя примем.

— Поручение? — спросил я сразу. А сам ужасно обрадовался, потому что ни в одной школе поручений у меня ещё не было. Хоть иногда и обещали.

— Ты не думай, мы тебя и без поручений приняли бы, но старшая пионервожатая говорит, что надо тебе поручить ответственное дело. Ты будешь вести учёт.

— Какой учёт?

— Учёт отметок в своём звене. Передавать их Помещикову каждый день. Он у всего отряда учитывает.

— Хорошо.

— Умеешь ведомость графить? Помещиков покажет.

Наше звено получило в этот день пятёрку, две тройки и одну точку.

— Ты точку не ставь, — сказал Помещиков, — точку учитель для себя ставит. И минусы тоже не ставь. Совет дружины минусы у меня не принимает.

* * *

Мама, папа и тётя Розалия уехали на репетицию. И некому было рассказать про поручение. И показать ведомость.

Я привык ложиться спать в пустом номере. Папа и мама приезжают с выступлений поздно. Они тихо ступают по полу, говорят шёпотом, чтобы не будить меня, потому что я встаю утром раньше их.

И я люблю лежать вечером в кровати; в номере темно и тихо, ходят люди по коридору, иногда они проходят совсем рядом с дверью, и я слышу их разговор.

По стене напротив окна движутся светлые квадраты и тени. Это по улице едет машина. Светит фарами.

Я лежу под одеялом, укрывшись по уши, и думаю. И так приятно всегда думать. Я и не помню, о чём я думал минуту назад. Думаю обо всём, о стихах Пушкина; я даже помню, на какой странице какая строчка. И помню, наверху эта строчка или внизу, в конце страницы. Думаю о гладком крапчатом доге с тяжёлыми золотыми медалями на шее. Этот дог сегодня два раза попался мне навстречу на разных улицах. Думаю о странном скрипе, которым скрипит шкаф, когда погасишь свет.

Потом я засыпаю.

Утром, как всегда, под подушкой зазвонил будильник. Это — чтоб звон был не такой противный и чтоб не будить маму и папу.

Но папа всё равно просыпается, и мы с ним разговариваем.

Я показал папе ведомость, две тройки, пятёрку и точку.

Потом стал делать зарядку. Не люблю я делать зарядку, с удовольствием бы её бросил, если бы жил один. Но и папа, и мама, и тётя Розалия меня заставляют. Хотя несколько людей я знаю — огромные силачи, а спортом не занимаются. От рождения у них сила.

Раньше, когда я был маленьким, меня кормили в номере. Еду приносили из буфета дежурные. А теперь я сам завтракаю в буфете.

От буфета всегда вкусно пахнет. У разных залов свои запахи. У нас на этаже — сосиски с гречневой кашей. И я съел эти сосиски и гречневую кашу.

Сегодня работала буфетчица тётя Ада. Она спросила:

— Твои спят, Саша?

Она мне каждый раз задаёт этот вопрос.

И другая буфетчица спрашивает одинаково:

— Ну, сколько двоек нахватал?

Когда я один пришёл в буфет первый раз в жизни, мне было трудно завтракать. Казалось, что все на меня смотрят, раз я один среди взрослых, что хотят выгнать. И вилка у меня часто падала; однажды я даже уронил стакан с чаем и подмочил соседу сладкую булочку. Вот как я стеснялся сначала. А теперь я привык. И даже замечаю, как некоторые другие стесняются.

В школу Марина снова пришла раньше меня. И только начался первый урок, она снова написала на промокашке:

«Давайте дружить».

Я ответил: «Хорошо».

Она написала: «Приходите ко мне в гости». И сразу смяла эту промокашку.

На втором уроке меня, наконец, вызвали. Меня ещё ни разу не вызывали за всю неделю, хоть я готовился каждый день, чтобы хорошо ответить и показать себя с лучшей стороны. Я не люблю писать на доске мелом, мел крошится, и руки от него делаются сухими, но тут я старался и грамматический разбор сделал правильно, и даже добавочно сам сказал, что такое подлежащее. Сказал и вдруг почувствовал, что класс странно как-то молчит. А Чистяков и Четвериков щёлкают пальцами в мою сторону. И учительница ко мне повернулась и спрашивает:

— Повтори, Саша, что такое подлежащее?

Я сразу понял, что я подлежащее назвал сказуемым. От волнения или ещё почему. Главное, я хорошо же понимал между ними разницу.

Я повторил, теперь уже правильно, учительница кивнула, поставила мне пятёрку, и я пошёл к парте. Но всё равно было мне неприятно, как будто я и в самом деле не знал разницы между этими подлежащими и сказуемыми.

После уроков у выхода меня ждала Марина. Я вышел последним. Оглянулся, она ждёт. И я понял, что мы пойдём к ней в гости.

— Зайдёмте в булочную, мне надо хлеба купить, — сказала она.

Мы зашли в булочную.

Потом мы зашли в гастроном и купили молоко, творог, колбасу и мясо. Мы стояли в разных очередях: Марина за творогом, а я — за колбасой.

Я редко хожу в магазины, всегда тётя ходит. А в очереди вообще никогда не стоял. И на меня все смотрели с удивлением.

Мы вышли на улицу, и я подумал, что нужно взять у Марины сетку с продуктами, помочь ей нести. Всюду пишут, что мужчины должны таскать тяжести вместо женщин. Но мне было стыдно: мальчишка — и вдруг продукты несёт.

Марина перехватила сетку в другую руку, и я сказал, глядя в сторону:

— Помочь?

Она называла меня на «вы», а я не мог. И придумывал предложения так, чтобы имени в них не было. От этого у меня все слова делались неуклюжими, даже голосом не своим я говорил.

— Спасибо, я сама, — сказала Марина.

Но я уже взялся за сетку, а Марина её отпустила, и я понёс.

«Лишь бы никто из класса не встретился, — думал я. — Объяснять придётся, придётся останавливаться, что-нибудь говорить. А что говорить? Донесу до двери и сразу скажу, что некогда мне», — решил я. На «вы»