Книга Степан. Повесть о сыне Неба и его друге Димке Михайлове - Георгий Шевяков

жизни придет, и в какой ответят, — горестно заметила сестра.

Запали в душу эти слова Кудрявцеву. Пока накрывала сестра стол, чтобы попотчевать гостей с дороги, сидел он на табурете, обдумывая их, и впервые мысль об использовании подарка небес для воздаяния воцарившейся нечисти по заслугам, для устроения справедливости не только для себя, но и для всех простых людей, забрезжила перед ним во все своем неукротимом и призрачном свете.

Грустить и думать, впрочем, долго не пришлось. Стол был накрыт, Степан под благовидным предлогом осмотреть окрестности для пущей безопасности, исчез, и сестра с братом, мило болтая о новостях, общих знакомых и просто пустяках, дружно навалились на редкие еще в то время заморские, да и отечественные деликатесы. Тонко нарезанные кружки сыро- и просто копченой колбасы, ломти разнообразнейшего сыра из Франции и Италии, гамбургская ветчина — все вызывало «ахи» да «охи» добродушной хозяйки. Покровительственно посматривая на нее, Кудрявцев подначивал: «То ли еще будет, сестренка. Жить теперь будем по-новому». Спохватившись, он вскочил со стула со словами: «Да, совсем забыл», выбежал в прихожую, занес в дом старенький коричневый портфель со сломанным замком и, сдвинув на край стола чашки и тарелки со снедью, опрокинул его содержимое: банковские и просто перетянутые резинкой пачки долларов и рублей рухнули на потертую клеенку. «Ты не думай, — поймав встревоженный взгляд сестры, сказал он — это нормальные деньги. Я просто совершил одно открытие, и бог мне за это воздал. Здесь около трехсот тысяч долларов. На первое время тебе хватит, ну а там видно будет. А чтобы соседям глаза не мозолить, менять доллары лучше в Уфе. Хотя, знаешь что, Ксюша, — осененный новой мыслью воскликнул он, — не лучше ли тебе ко мне в столицу перебраться. Купим тебе новую квартиру где-нибудь в центре, да и я поблизости пристроюсь. Станем свой век доживать и за Витькой приглядывать.

Во время всей этой взволнованной речи сестра, как завороженная, смотрела на кучу денег и лишь когда брат умолк очнулась. «Давай-ка быстренько все это уберем, не дай бог соседки нагрянут» — заполошилась она. И лишь когда портфель с его содержимым (несколько купюр под насмешливым взором братца она все же спрятала на груди — «Чего смеешься, это моя годовая зарплата»), исчез в подполе за кадушкой с солеными огурцами, села на скрипучую табуретку и обречено произнесла: «Страшно».

— Чего страшно то, Ксюш? Это не такие уж и большие деньги, даже не миллион. Но тебе с Витькой хватит. А люди? — в большом городе с такими деньгами тебя не заметят.

— Меняться страшно, Юр. И хочется, и колется. И надоело все это убожество — обвела она взглядом старый покосившийся дом — и страшно уходить из него неизвестно куда.

— Ты привыкнешь — обняв сестру прошептал Юрий. — ты обязательно привыкнешь. У тебя будет чистая и ухоженная квартира из трех или даже четырех комнат. У тебя будет паркет на полу, шторы и занавески как в лучших журналах. У тебя будет испанская и итальянская мебель, кухня из Англии и одежда из самого Парижа. Ты будешь вспоминать как сон, как горький сон этот дом и свою жизнь в нем.

— Знаешь, мы никогда его не продадим, этот дом. Пусть он останется как память о родителях, о детстве. Все-таки мы здесь выросли. А может быть, мы переберемся и в Москву — посмотрю, как пойдут дела. Ты будешь ходить по театрам и выставкам, и мужики будут засматриваться на тебя — ты ведь у нас красавица.

Очарованная мечтами, вызванными словами брата, Ксения туманно смотрела вдаль и видела себя счастливой и беззаботной.

Они еще долго пили чай в маленькой кухоньке, где с трудом можно было повернуться. Они то взахлеб, перебивая друг друга, то скупо и понимая с полуслова, обсуждали города, где можно жить, квартиры, обстановку, тысячу мелочей, из которых состоит повседневная жизнь человека в городе от выноса мусора до покупки бриллиантов. И успокоились, когда спохватились: «А где же Степан»? «Здесь я, здесь, — шумно вошел в домик добродушный гигант. — Не хотел мешать. А вы, Ксения Александровна, — дотронулся он до локтя женщины, — в словах брата не сомневайтесь. Все так и будет, что бы ни случилось».

Словно убаюканная тепло улыбнулась Ксения ему в ответ, и только много дней спустя слова «все так и будет, чтобы не случилось» предстали перед ней во всем их зловещем смысле.

— Ну ладно — хлопнул себя по колену Юрий Александрович. — С одним делом покончили. Где теперь этот юный отпрыск, недоросль и шалопай?

Виноватый взгляд сестры был ему ответом. Но тут, словно в спектакле, где действие ни на миг не прерывается, хлопнула калитка и ломкий мальчишеский бас произнес: «Мам, ты дома? Чья это машина у ворот?»

«Заходи, заходи, к нам Юрка приехал» — вся светясь каким-то испуганным светом, надеждой и страхом эту надежду потерять, воскликнула женщина, распахнула дверь и семнадцатилетний юноша появился на пороге. Вновь были объятия, шумные приветствия, чай на столе и жадный аппетит подростка, который со словами «Ну классно» налетел на колбасы, окорока и прочие лакомства. Между тем по знаку брата Ксения, словно по делам, вышла к соседям, а Кудрявцев плотно усевшись напротив племянника и знаком показав Степану быть под рукой, приготовился было начать обещанный разговор, когда тот сам дал повод к откровению.

— Ты чего, дядь Юр, банк взял?

— Я банки не беру, они сами ко мне приходят.

— Классно. Научишь, — все так же беззаботно и шутя, дожевывая колбасу, произнес подросток.

— Почему не научить. Запросто, если в тюрьму не сядешь?

— Ты чего, дядь Юр? — мальчишка аж поперхнулся. — Типун тебе на язык. На кой ляд мне в тюрьму?

— Как это на кой, — невинно произнес дядя, доставая из кармана пиджака и расправляя на столе лист бумаги. — Как это на кой, ежели заслуженно. Вот, например, 12 апреля ты с Никушиным Виталием, Борзовым Петром и Николаем Гращенко в три часа ночи вскрыли киоск на улице Коммунаров и унесли оттуда один ящик водки, пять блоков сигарет «Соверен», которые потом и продали за тысячу рублей с копейками. В прокуратуре города по факту ограбления заведено уголовное дело за номером 149 дробь 12. Статья УК такая-то, срок от трех до восьми лет. Дальше, 29 апреля в том же составе…

— Ты чего, дядь Юр, белены объелся, — испуганно вскочил мальчишка из-за стола.

«Сесть», — рванул как граната в комнате громкий окрик Степана, сопровождаемый оглушительным ударом широченной ладони по столу, и его фигура, нависшая над пацаном, вдавила того обратно на