Книга Ключи от Петербурга. От Гумилева до Гребенщикова за тысячу шагов. Путеводитель по петербургской культуре XX в - Илья Стогов

Все, кто имел тогда отношение к расследованию громкого дела и выжил, говорили потом, что случившееся повергло их в шок. Все-таки при большевиках в стране был установлен довольно крепкий порядок. Успело подрасти целое поколение, которое знало о политических убийствах только из книжек. А тут такое… Член Политбюро, первый человек в городе, личный друг Иосифа Виссарионовича – и вдруг пуля прямо в коридоре Смольного.

Николаева приказали запереть в кабинете и строго-настрого охранять, но допрашивать следователи начали почему-то не его, а Мильду. Как так вышло, что и она тоже оказалась на месте, и почему именно на ее показаниях сперва сосредоточилось следствие, понять из материалов дела совершенно невозможно. Может быть, именно поэтому в прессе время от времени появляются версии насчет того, что убит Киров был вовсе не в коридоре, а внутри кабинета. Мол, и баллистическая-то экспертиза показывает, что тело Мироныча в момент выстрела находилось в горизонтальном положении, и в запасниках-то музея Кирова до сих пор хранятся его нестираные кальсоны со следами спермы.

Углубляться в вопрос мы не станем. Важно не это, а то, что к 17:00 (меньше чем через полчаса после выстрела) Медведь распорядился доставить всех подозреваемых на Литейный, в Большой дом, а в 17:01 о случившемся доложили в Москву. Еще час спустя руководству железной дороги было передано распоряжение готовить личный сталинский состав. Вождь отправлялся в Ленинград.

5

Тот раз стал последним, когда Сталин побывал в моем городе. Когда-то именно тут он встретил свою вторую жену, и, между прочим, здесь до сих пор открыта мемориальная квартира, где можно глянуть на кровать, в которой юный грузин провел с избранницей первую брачную ночь. Но за пару лет до убийства Кирова жена покончила с собой, и Сталин навсегда разлюбил город на Неве.

Утром 2 декабря на перрон Московского вокзала десантировалось чуть ли не все Политбюро большевистского ЦК: толпа сосредоточенных мужчин в полувоенных френчах. Встречал руководство потный и трясущийся Филипп Медведь. Руки ему никто не пожал. Москвичи расселись по бронированным авто и двинули в Смольный.

Непосредственным руководителем следствия был назначен Яков Агранов. Интересно, что именно он за полтора десятилетия до этого подвел под расстрел Николая Гумилева. Да и теперь следствие длилось совсем недолго. Всего через три недели после убийства в Смольном состоялся суд, на котором миру были продемонстрированы четырнадцать членов «контрреволюционной зиновьевской банды», погубившей Мироныча. Помимо самого Леонида Николаева, в банду, как выяснилось, входили Мильда Драуле, ее сестра и муж сестры. Спустя всего сорок минут после суда все они были расстреляны.

А дальше все шло по нарастающей. Уже через два месяца после убийства Кирова появилось постановление о высылке из города всех до единого дворян, бывших офицеров и недовысланных попов. Приблизительно десять – двенадцать тысяч человек получили так называемый «минус»: запрет проживать ближе, чем на сто километров к столицам. Прежде в Петербурге оставались десятки тысяч немцев, финнов, поляков, и даже большая колония китайцев. За следующие несколько лет все они либо сменили фамилии и превратились в русских, либо переместились на Колыму. До начала репрессий в городе вполне открыто жили бывшие представители духовенства, царских армейских чинов и гостинодворских купцов. Этим тоже пришлось либо порвать с родными и ударным трудом доказать преданность новой власти, либо отбыть в лагеря. К 1940-м бывший Петербург окончательно стал советским Ленинградом.

К началу войны вопрос с наиболее неблагонадежными элементами был в общих чертах решен. А летом 1941-го власть постаралась решить его совсем уж окончательно. Все, насчет кого имелись хоть малейшие подозрения, были арестованы. Например, через месяц после начала войны посадили Даниила Хармса. Вроде как за то, что сказал кому-то, будто с приходом немцев город сразу сдастся.

Даниила привезли в Большой дом и обыскали. В карманах у него нашлось Евангелие 1912 года издания, лупа в оправе, старые результаты медицинских анализов, женская серебряная брошка, несколько колец, четыре иконы, портсигар, рюмка, три стопки, переписанное от руки стихотворение и еще двадцать четыре странных предмета. Той же ночью писателя пробовали допрашивать, однако единственное, чего добились следователи, это длинного рассказа на тему, что люди, оказывается, носят головные уборы, чтобы скрывать мысли, а кто вышел на улицу без кепки, у того и мысли все «голые».

Врач, проводивший медицинское освидетельствование, не сомневался: типичная шизофрения. В результате отправили Хармса не в камеру, а в больницу при изоляторе «Кресты» на правом берегу Невы. Оттуда через полгода после ареста жене писателя и сообщили, что он мертв. То ли погиб от голода в самые тяжкие зимние месяцы. То ли был расстрелян чекистами, которые опасались, что город все-таки падет.

Когда жена узнала о его гибели, то последний раз сходила в квартиру на улице Маяковского, чтобы забрать его личные вещи. Их оказалось немного: стол, металлическая миска, три курительные трубки и чемодан рукописей. Иным имуществом за тридцать шесть лет жизни обзавестись Даниил Хармс так и не сумел.

Маршрут третий

Ленинград подпольных поэтов (вдоль Фонтанки и Загородного проспекта)

В 1957 году, с опозданием на четыре года, Ленинград отпраздновал свое 250-летие. К торжествам власти отнеслись ответственно. Город был почищен и отремонтирован. Накануне праздника на площади Искусств перед Русским музеем установили памятник Пушкину. Возле Аничкова моста запустили плавающие фонтаны. Ночью их красиво подсвечивали.

В прессе развернулась кампания за чистоту на улицах. Ленинградцам внушали: их город не таков, как все остальные. И относиться к нему тоже стоит совершенно особым образом. Бросил на тротуар окурок – попадешь в милицию и уплатишь штраф. Не уступил в транспорте место пожилому человеку – все остальные пассажиры станут смотреть на тебя с ледяным презрением. Дети и внуки крестьян, заселивших Петербург после 1917-го, изо всех сил старались соответствовать доставшемуся им месту.

Ленинград лишился столичного статуса, зато получил возможность жить так, как живется. Никто не пытался его перестроить, не сносил зданий, мешающих парадам грозной военной техники. Московское руководство оставило его умирать естественным путем, а больше ему ничего и не было нужно. Пока в новой динамичной столице возводили высотки и прокладывали хайвеи, мой город просто отражался в Неве. Вянущий, рушащийся, но по-прежнему самый красивый на планете.

В том же 1957-м, но осенью, праздновали 40-летие Октябрьской революции. Тут размах торжеств был уже поскромнее. Гигантских монументов в центре города решили не возводить, ограничились несколькими точечными инновациями. Дружественная Финляндия подарила Ленинграду паровоз, на котором в 1917 году в город приехал Ленин. Паровоз установили на Финляндском вокзале. На набережной у Нахимовского училища отреставрировали крейсер «Аврора», который когда-то подал сигнал к штурму Зимнего. Насчет обоих подарков по городу с самого начала ползли слухи, что никакого отношения к Ильичу они не имеют. Паровоз, мол, финны прислали первый попавшийся, а вместо крейсера «Аврора» на набережной установили очень похожий крейсер «Диана», потому что реальную «Аврору» пустили на металлолом еще до войны.