Книга Ключи от Петербурга. От Гумилева до Гребенщикова за тысячу шагов. Путеводитель по петербургской культуре XX в - Илья Стогов

К концу 1950-х уровень жизни в СССР превзошел довоенный и продолжал расти. В столицах поднимал голову советский средний класс со всеми своими запросами и амбициями. Эти люди неплохо зарабатывали, а жить хотели еще лучше. Дача, отдельная квартира, модная одежда, иностранная бытовая техника, со временем – может быть, даже собственный автомобиль. Прежде это казалось фантастикой, а теперь – пожалуйста. В феврале 1961-го в Ленинград завезли первую пробную партию украинских автомобилей «Запорожец». Газеты писали, что эта «небольшая, но по-своему изящная машина украсит жизнь множества советских семей».

Менялись какие-то мелочи, а с ними уходила эпоха. В 1960-м упразднили профессию лифтеров. Сразу после этого появилась традиция гадить в лифтах прямо на пол. На следующий год отменили профессию кондуктора. После этого во всем городском транспорте был введен единый тариф на проезд: автобус пять копеек, троллейбус – четыре, трамвай – три. Раньше стоимость зависела от продолжительности поездки.

Жизнь стала сытнее. Жизнь стала свободнее. Новое поколение посматривало на старые идеалы с ухмылочкой. Как попка повторять заклинания насчет верности делу Ленина этим людям казалось уже немного скучным. В Ленинграде 1950-х первыми в стране появились стиляги, валютные спекулянты, джазовые музыканты, футбольные фанаты, религиозные сектанты и много других штук, о которых в остальной стране никто и слыхом не слыхивал.

В Ленинграде 14 мая 1957 года состоялся матч между ленинградским «Зенитом» и московским «Торпедо». Заканчивался он со счетом 5:1 в пользу москвичей. На последних минутах на поле вышел пьяный болельщик, который велел зенитовскому вратарю убираться с поля: он сам постоит в воротах, и у него это получится лучше. Болельщика тут же свинтили, но вслед за ним на поле ломанула 30-тысячная толпа. Милиция в ужасе разбежалась. Фанаты рыскали по служебным помещениям стадиона и обещали игрокам любимой команды устроить «козью морду». Спортсменов выводили наружу через подземные этажи. Директор стадиона звонил в Большой дом и, надрываясь, орал: «Скорее! Тут новая Февральская революция!»

Никаких подразделений по борьбе с гражданскими беспорядками в СССР, как известно, не существовало. Просто за неимением самих гражданских беспорядков. Полицейская дубинка в Советском Союзе считалась признаком тоталитарных западных обществ, которому у нас совсем не место. Поэтому на стадион были срочно переброшены курсанты военных училищ и единственный имевшийся оперполк милиции. Толпа разогнала и тех и других в течение нескольких минут и долго пинала оброненные фуражки. Беспорядки охватили всю Петроградскую сторону и продолжались до поздней ночи.

После войны этот город стал совсем не похож на самого себя полувековой давности. Теперь это был насквозь советский, застроенный блочными пятиэтажками мегаполис, где в коммуналках центра пахло подгорелой едой, а на окраине запросто могли пырнуть заточенным напильником. Но, закончившись навсегда, прошлое имперской столицы так никуда и не делось: стоило копнуть поглубже, и вы с удивлением обнаруживали, что перед вами все тот же Петербург, о котором когда-то писали в старых книжках еще с «ятями» на конце слов.

Затевая ремонт в своих квартирах, жители города срывали со стен обои и иногда обнаруживали под обоями газеты с портретами государя-императора. Точно такую же операцию можно было произвести и с ленинградской культурой: поскреби ей бок, и на солнце заблестит скрытая до поры до времени позолота. Кто-то из героев петербургских легенд умер, кто-то уехал за границу, но тех, кто остался, тоже ведь хватало. В хрущевском Ленинграде все еще жила дореволюционная подружка Ахматовой Паллада Богданова-Бельская. Девушка, переспавшая со всем Серебряным веком, успела превратиться в сухонькую старушку, но все еще была жива и, сидя в небольшой квартирке на окраинном проспекте Ветеранов, перечитывала иногда пожелтевшие газеты с заметками о застрелившихся из-за нее аристократах.

За каждой компанией талантливой ленинградской молодежи непременно обнаруживался какой-нибудь интересный старичок. Это был очень веселый спорт: отыскать себе гуру из того навсегда похороненного мира и потом месяцами напролет расспрашивать его, учиться у него, стараться вести себя так, как вели в его времена. Первые русские рок-н-ролльщики Алексей Хвостенко, он же Хвост, и Анри Волохонский, он же просто Анри, каждую субботу ездили навестить поэта Ивана Лихачева, некогда входившего в круг Михаила Кузмина. Юные художники, вроде легендарного Тимура Новикова, общались с возлюбленными гениев авангарда Малевича и Ларинова. И говорят, даже первая заметная гей-тусовка в Ленинграде сложилась вокруг жеманников, которые еще помнили, как это делалось при прежнем режиме.

А в самую первую такую компанию входили несколько молодых поэтов, навещавших иногда пожилую Анну

Ахматову. Сперва поэтов было три, а потом к компании присоединился еще один, четвертый поэт, и в этой части я предлагаю вам прогуляться по тем же самым набережным и проходным дворам, где когда-то гуляли эти четверо. Мы пройдем (или проедем на троллейбусе, если идти надоест) от Технологического института до Пяти углов, а по пути заглянем в несколько кафе, ведь и поэты когда-то любили сидеть именно там.

Остановка первая:

Станция метро «Технологический институт» (Московский проспект, дом 28)

1

В Петербургском метро экскурсии не проводятся. А жаль: достопримечательностей тут не меньше, чем в надземной части города.

На станции «Сенная» (бывшая «Площадь Мира») можно постоять на перроне, с которого сошедший с ума сириец в 1986-м вдруг принялся сталкивать людей под выезжающий из тоннеля поезд. Тогда погибло шесть человек, и это до сих пор самый массовый случай гибели людей в городской подземке. На «Площади Восстания» сохранился барельеф с профилем Сталина – единственный выживший после того, как все изображения вождя народов были демонтированы в 1960-х. Перегон между «Лесной» и «Площадью Мужества» известен тем, что в 1974-м в тоннель тут хлынули воды подземной реки, в результате чего несколько городских кварталов едва не ушли целиком под землю.

Или вот еще достопримечательность: если вы доедете до станции метро «Технологический институт», подниметесь по эскалатору и выйдете на пересечении Загородного и Московского проспектов, то взглядом сразу же упретесь в небольшой памятник Плеханову. В начале прошлого века студенты и профессора Техноложки отличались особой революционностью. В память о тех временах тут и был установлен бронзовый социал-демократ. Вытянутой рукой он указывает молодежи путь в светлое будущее. Правда студенты 1950-х считали, что у будущего есть вполне конкретный адрес: указывает плехановская длань ровнехонько на пивной бар, в котором студенты и проводили большую часть свободного времени.

Вообще, 1950-е были годами невиданной активности студентов. И главное, в чем она проявлялась, – студенты писали стихи.

Вернее, не так. Стихи в то время в Ленинграде писали не только студенты. Стихи в этом городе писали все: молодежь, рабочие на фабриках, бюрократы в высоких кабинетах, школьники, научные сотрудники, – далее везде. Литературные объединения существовали при каждом Доме культуры, при всех крупных заводах, при Дворце пионеров, нескольких газетах, а самое лучшее – при Горном институте. Главным же событием начала 1950-х стал Турнир поэтов, прошедший в Технологическом институте. Именно после того мероприятия стало ясно: то, что было, прошло. Отныне все и в городе, и в мире станет по-другому.