Книга Дикий мед - Вайолет Уинспир

Она, чуть слышно охнув, отпрянула назад, обернулась к Полю и услышала, как он сказал:

— Пойдем, — он протянул загорелую руку, — разреши показать тебе дом изнутри.

Домини пошла к нему, немного напуганная головокружительной пропастью, позволила взять за руку и ввести в дом через раздвигающиеся стеклянные двери.

— Это salotto[12], — он показал большую жилую комнату с огромным круглым диваном и креслами под стать ему, венецианскими зеркалами с витыми рамами, украшенными резьбой, шкафами и гигантской медной люстрой, которую с помощью цепей можно опустить, чтобы зажечь затейливой формы масляные лампы. Потом люстра снова поднималась. Она была очень старомодной, и не избежала участи понравиться Домини, так любившей старину и имевшей романтические наклонности.

— Тебе нравится tzaki, верно? — Поль показал на огромный каменный камин и приготовленные сосновые поленья в корзине из витого железа. — По вечерам здесь становится прохладно, а англичане любят уютный огонь, пылающий в камине, да?

Она взглянула на него широко раскрытыми глазами. Поль вдруг показался ей еще в большей степени незнакомым иностранцем. Поспешно кивнув в ответ, Домини зачарованно смотрела в другой конец комнаты, где полукруглые ступени вели на платформу, на которой стояло пианино. Оно блестело, светилось темной полировкой и казалось прекрасным! У Домини заблестели глаза. Игра на пианино — одно из ее увлечений, Домини превосходно играла и чувствовала музыку, хотя и не профессионально. Дядя любил слушать, как она играла на сильно расстроенном старом инструменте в Фэрдейне.

— Оно тебе нравится, Домини? — тихо спросил Поль.

Она кивнула, ей страшно хотелось сесть на стульчик с мягким сиденьем и откинуть блестящую крышку, под которой прятался целый мир, в котором так легко можно затеряться.

— Оно твое, — сказал Поль.

— Мое? — Она неуверенно повернулась к нему.

— Инструмент доставлен из Афин три недели назад, — с улыбкой сообщил он. — Платформа когда‑то использовалась дедом для внушительного письменного стола. Комната была кабинетом, а при мне она превратилась в salotto. Люстру я перенес из холла, шкафы извлечены из всех углов дома и отполированы так, что стала видна красота дерева, коврики из медвежьих шкур при моей мачехе валялись в чулане. Но тебе, должно быть, это неинтересно!

— Наоборот, Поль — она застенчиво коснулась его руки и почувствовала упругие темные волосы, в которых запутался ремешок его часов. — Комната великолепна. Скажи мне, Поль, что за слова вырезаны на каменном фризе tzaki?

— Ты начинаешь выговаривать греческие слова с хорошим, четким акцентом, — одобрил он. — Эти слова? — Он подошел к камину, и она наблюдала, как он провел пальцем по буквам греческого девиза. — «Сражайся с властью тьмы, как сражался Аполлон» — перевел Поль тихим, почти безразличным голосом.

— Да, конечно, Аполлон — бог света, — пробормотала Домини и подумала о том, что Поль не способен переносить яркий свет и золото греческого солнца, хотя и любил ощущать его тепло кожей. Они подолгу загорали на пляже в нескольких милях от Афин, и он, как огромный коричневый кот, вытягивался в одних плавках лицом вниз на песке. Язычник, поклоняющийся солнцу, которое вонзало ножи в его глаза, если он не прятал их за темными стеклами. Домини понимала, что это как‑то связано с перенесенным ранением — она не знала, каким образом он получил его, — и оставившем страшный зигзаг на его виске.

— Когда я увижу твою сводную сестру? — поинтересовалась она, зная из того немногого, о чем Поль позволил себе рассказать, что он сильно привязан к девочке, хотя и не ладил с ее матерью. Его мать умерла, когда ему исполнилось четыре года, а младший брат был совсем младенцем. Через несколько лет отец женился снова, и появилась Кара. Брак не был счастливым. Отец Поля умер от инфаркта случившегося с ним у штурвала гоночной яхты в Ионическом море. Его жена была на борту вместе с ним, она погибла, когда яхта, управляемая рукой мертвого, затонула.

Кара жила у тетки Поля, потому что сам Поль вынужден часто уезжать из дома по делам. Домини уже решила забирать девочку к себе на выходные дни. Она инстинктивно чувствовала, что подружится с ней.

— Завтра мы поедем к тете Софуле и увидим Кару, — сказал Поль. — А теперь давайте продолжим экскурсию по вашему новому дому, мадам Стефанос.

Ее новый дом! Полный переходов, неожиданно появляющихся дверей, украшенной резьбой мебели, греческих ковриков ручной работы и, наконец, комната, в которой она будет спать. Комната, смежная со спальней Поля. Багаж уже принесли с берега и поставили в комнатах. Поль пошел за дипломатом и вернулся сообщить, что идет на пару часов вниз поработать, и предложил Домини осваиваться самостоятельно.

— Спасибо за пианино, Поль. — Она стояла, осторожно трогая кончиком пальца очаровательную венецианскую лампу на своем туалетном столике. Ковры заглушили звук его шагов, и совершенно неожиданно он появился отраженным в зеркале позади нее. Ее светловолосая голова находилась как раз на уровне его сердца, и он, обняв ее за талию одной рукой, притянул к себе.

— Теперь по‑настоящему начинается наша совместная жизнь, Домини, — тихо шепнул он ей в волосы, туда, где все еще держалась веточка жасмина, прикрепленная им, и вдохнул аромат цветов.

Их взгляды в зеркале встретились, и прежнее смятение овладело Домини, когда она заметила в его золотистых глазах блеск собственника. Губы его смяли жасмин в ее волосах и скользнули по шее вниз, к ложбинке у плеча, прикрытой тонким шелком блузки. Губы обжигали ее сквозь шелк, и она чувствовала в нем голод…

— Поцелуй меня, Домини, — приказал он, и у нее бешено застучало сердце. — Повернись и поцелуй меня.

Она повиновалась, как заводная кукла, и потянулась, чтобы прижаться губами к его темной щеке.

— Сойдет… пока. — Он улыбнулся и отпустил ее, круговым движением руки обводя комнату. — Как тебе твой будуар?

— Очень красиво, — дрожащим голосом ответила Домини.

— Прохладные голубой и кремовый цвета, как цветы гардении в тон моей сабинянке. Он хитро ухмыльнулся. — А теперь я оставляю тебя в мире, — adio!

Дверь за ним закрылась, и Домини медленно расслабилась, сбрасывая напряжение, в которое он ее обычно приводил, когда прикасался к ней. Она вытащила из волос жасмин и сунула его с глаз подальше в один из ящиков старинного туалетного столика. Потом взяла щетку для волос — кто‑то уже распаковал ее вещи — и начала вычесывать лепестки из волос, когда послышался стук в дверь. Она нервно повернулась, совершенно не в состоянии вспомнить, как будет по‑гречески «войдите», и сказала это слово по‑английски. Вошла Лита. Она улыбалась свойственной ей серьезной улыбкой и пожелала узнать, не может ли она чем‑нибудь услужить Домини.

— Нет, я сама прекрасно справляюсь, — улыбнулась Домини в ответ, большим облегчением для нее было увидеть Литино знакомое лицо в этом большом и пока незнакомом доме. — Спасибо за заботу, Лита.