Книга А теперь любите меня - Аксель Сандр

Ты где?!

Ты в порядке?!

Что с тобой случилось?!

Почему ты вот так вот уехал?!

Я не знал ни что ей сказать, ни с чего начать. Я понимал только, что она беспокоилась и что она беспокоилась из-за меня, и мне захотелось ее утешить.

— У меня все в порядке, — сказал я.

— Но где ты?!

— Я…

Пока я подбирал слова, я заметил, что в баре царит необычное молчание. Я огляделся: все жители города прислушивались, особенно Консьержка, который притворялся, что читает газету, сидя прямиком за мной.

— Я бы поговорил с тобой не по телефону, — сказал я. — мы можем увидеться?

Мы договорились встретиться на следующий день в парке, где раньше собирались на пикники с крутыми друзьями.

Когда я повесил трубку, жители вернулись к своим обычным занятиям, а Марко снова похлопал меня по спине.

— Отличная игра! Свиданка в парке, когда на улице дубак, — нет средства лучше, чтобы сблизиться!

— Она за меня беспокоилась, — прошептал я, будто говорил сам с собой. — За меня…

— Я тебя угощаю, Казанова! — ответил он, подмигнув.

Юлия беспокоилась, она беспокоилась — за меня.

* * *

Зима была не за горами, и парк выглядел пустынным. Я уселся на лавочке и стал ждать.

Когда я увидел, как она вошла в парк, ища меня взглядом, я не двинулся, я даже не подал знака. Я просто забылся в созерцании Юлии, которая меня искала.

И вот она меня заметила и быстро направилась ко мне.

— Так куда ты пропал?! — крикнула она еще до того, как ко мне подойти.

Она остановилась передо мной, слегка задыхаясь. Я смотрел на пар ее дыхания. Я знал, что должен что-то сказать, но не знал что. Накануне я решил не готовиться к встрече, я сказал себе, что слова придут сами, но этого не произошло.

Она села рядом.

— В конце концов я поверю, что ты действительно странный, — произнесла она.

Она вопросительно посмотрела на меня, но я не мог ничего ответить. Мы молча сидели так, пока она не сказала:

— Я очень-очень беспокоилась…

Я опустил глаза.

— Ты мог бы послать весточку, — добавила она. — В твоей общаге мне сказали только, что ты уехал. Мне пришлось изводить секретариат факультета, чтобы мне дали номер твоего старого пансионата, я даже пошла в комиссариат, но совершеннолетние имеют право исчезать…

Я поднял взгляд.

— Ты звонила в Пансионат?!

Она смотрела прямо мне в глаза.

— Да.

Ее взгляд говорил: «Я знаю».

Я искал в ее лице признаки жалости, и мне пришлось нелегко: ни одного…

Я уткнулся взглядом в колени. Снова воцарилось молчание.

— Я говорила с твоим учителем биологии, — продолжила она, — он очень тебя ценит. Он тоже очень беспокоился…

Я слушал, ничего не отвечая.

— Какой он? — спросила она с улыбкой. — У него такой странный голос…

— Похож на канадского дровосека, — ответил я.

Она рассмеялась. Я посмотрел на нее и заметил, что у нее синие губы.

«Был бы я Дрянным Поэтом, — подумал я, — тогда бы я написал поэму об этом мгновении и назвал бы ее „Сапфировый смех“».

А затем я тоже рассмеялся, потому что сказал себе, что два месяца назад я не мог и подумать об этом. Раньше я думал бы так:

«Синие губы. Этот феномен основывается на распознавании холода организмом. Он замедляет циркуляцию крови, чтобы сохранить тепло в теле. Капилляры наполнены бедной кислородом кровью голубого цвета. Поскольку кожа на губах очень тонкая, под ней видны капилляры, и губы выглядят синими. Этот феномен сопровождается резким обесцвечиванием пальцев, болезненным ощущением в конечностях, мурашками по телу, речь может идти о том, что называется синдромом Рейно».

Когда я кончил смеяться, я заметил, что Юлия уже не смеется и смотрит на мой рот.

— Ты думаешь о синдроме Рейно? — спросил я ее.

Вот так все случилось: ее губы на моих, ее рука на моей щеке, ее язык в моем рту.

* * *

Я никогда не пробовал ничего подобного, я понял, почему целующиеся люди закрывают глаза: это как когда ты наслаждаешься каким-то лакомством — так лучше чувствуется вкус.

В мире столько же вкусов, сколько поцелуев, и если этот поцелуй можно было бы сравнить с чем-то вкусным, это было бы пиво: во рту он был прохладным, но согревал тело, а когда он закончился, было ощущение небольшого опьянения.

Я уткнулся лицом в шею Юлии. Она ласкала мой затылок кончиками пальцев. Мы так и сидели.

* * *

Наступил вечер. Юлия сказала, что хочет горячего кофе, а я ответил, что знаю место, где делают лучший кофе в мире.

Когда мы пришли в бар, он только начинал наполняться, но наш приход не остался незамеченным. Все взгляды обратились к Юлии. Мой взгляд встретился с ее: он не изменился. Юлия больше не видела моего отчаяния, но ее взгляд не изменился.

Мы подошли к стойке.

Когда какое-то экзотическое существо оказывается в моновидовом сообществе, случается, что это сообщество агрессивно относится к вторжению экзотического вида.

Но для Отчаявшихся Неотчаявшийся не является экзотическим видом, потому что они таких уже видели. Даже в среде с большой концентрацией Отчаявшихся, как, например, в так называемом Исправительном учреждении, всегда найдется хоть один представитель Неотчаявшихся: в тюрьме это может быть посетитель или тот, кто работает в тюрьме. Стресс, связанный с лишением свободы, делает из заключенных очень хорошие кандидатуры в Отчаявшиеся, и один из пяти заключенных уже был таким до своего заключения, то есть пятая часть тюремного населения происходит из среды с высокой концентрацией Отчаявшихся: из Приютов и Приемных семей.

Я представил всем Юлию. Не знаю, был ли у меня настолько довольный вид, но все мне улыбались, подмигивали или слегка кивали, чтобы меня поздравить.

— Что тебе подать, голубчик? — спросила Хозяйка.

Пока мы пили кофе, в бар приходили все новые люди, музыка становилась громче, и вокруг нас начали танцевать.

А затем мне принесли пиво, Юлии — белое вино, а наши руки соприкасались.

Прямо у моего уха раздался голос Марко: «Ха, не беспокойся! Я у тебя ее не уведу! Я люблю пофигуристее!»

А затем голос Сабрины: «Я в заднице! Если вы когда-нибудь захотите сделать это втроем, вспомните обо мне!»