Книга Лебедь Белая - Олег Велесов

Я так понял, что гости в это селеньице заходили не часто, особливо с полянской стороны. Из всех гостей тут разве что княжьи разъезды бывают да разбойники. А если вдруг заглянет купец какой, так и тот случайно – дорогу торговую сюда ещё не протоптали. Потому видно было, как чесались у старейшины вопросы на языке, как хотелось ему порасспросить нас о новостях киевских, но законы гостеприимства нарушать негоже. Вот и терпел Ёрш, ждал, пока мы насытимся.

Я не стал терзать его долго, и спросил первым:

– А что, старейшина, гости часто к вам заглядывают?

Ёрш сразу подобрался, спустил дочь с колен и лёгким шлепком отправил от стола, чтоб не мешалась, когда взрослые о делах говорить будут.

– Да захаживают, бывает, – ответил он. И быстро добавил. – Вы ешьте, покудова не заветрило. Сейчас ещё баньку растопят, попаритесь, отдохнёте с дороги.

Банька стояла здесь же, во дворе, а не опричь, за валом, как другие. У старейшины всё было под рукой. Расторопные холопы уже таскали берёзовые поленья и воду с реки в тяжёлых деревянных бадьях, торопились.

Для меня банька, как и для любого человека, – отрада. Жуть как баньку люблю. После неё не только тело, но и душа чистой становиться, будто родился заново. Хлёсткий веничек, горячий душистый парок – что ещё надо, чтоб вернуть силы после долгой дороги или тяжёлой работы? А лучшей лечебницы от ран и болезней и вовсе не сыщешь! Без баньки долго не выдержать, язвы мигом окрутят и в могилу прежде срока сведут. Так-то вот.

– Да сыт уже, спасибо, – поблагодарил я. – И за баньку спасибо, давненько веничком не хлестался.

– Венички у меня отменные, заветным словом освящённые, – похвастался Ёрш. – В Киеве таких нет.

– Много ты знаешь, чего в Киеве нет, – пробурчал Сухач, обгладывая свиное рёбрышко.

– Так откуда знать, коль безвылазно сижу здесь? – тут же откликнулся Ёрш. – До нас из Голуни вести едва доходят, а уж из Киева…

Он сокрушённо вздохнул, будто и вправду многое потерял без киевских новостей.

– Да ничего нового в Киеве нет, всё по-старому, – пожал я плечами. – Князь правит, мужи нарочитые воруют, гридни воюют. Как испокон веку положено, так и идёт. Ничего не поменялось.

– Так и должно быть, – кивнул Ёрш. – Заведённый порядок менять не след, иначе смуты пойдут, – и перевёл разговор в другое русло. – А в мире что творится?

Я пожал плечами.

– Тоже всякое. Обры с германцами опять чего-то не поделили. Василевс царьградский войско собирает супротив арабов…

– Это кто ж такие – арабы? – перебил старейшина.

– Народ такой в Африкании. Сам я не видел, но люди сказывают, что очень сильные и смелые вои, и с конями весьма искусны в обращении. Пешими в бой не ходят, только верхом. Сильно донимают они василевса, и в битвах часто держат верх, потому как есть у них диковинные лошади о двух горбах, кои вовсе не едет сена и не пьют воды. Эти лошади так страшны с виду, что многие их пугаются и бегут прочь.

Некоторое время Ёрш сидел, раздумывая над моими словами, потом сказал:

– Однако горазды боги на выдумку. Это что ж за лошадь такая горбатая? Бьют её что ли?

– Может, и бьют – о том не ведаю.

– Точно бьют, – отозвался Сухач, принимаясь за очередное рёбрышко. – С чего бы тогда горб вырос? Помню, на Подол как-то приводили такую лошадь. Глаза – с мой кулак, губищи отвислые, хвост, точно плётка, и горб во всю хребтину. Жуть – не лошадь. Хозяин её верблюдом обзывал.

Ёрш усмехнулся.

– Верблюд – надо же имя такое придумать. Будто насмешка… А не врёшь?

– Жёны у колодца врут, – огрызнулся Сухач.

Я незаметно ткнул его в бок. Не сильно, но чтоб почувствовал, что не в воровском притоне сидит, а у честного хозяина в гостях за добрым столом.

– А что, Гореслав, – обратился ко мне Ёрш по имени. – Я, вижу, ты витязь справный, хоть и без оружья и в дружине малой. Но уменье воинское и душу славную за готской рубахой не спрячешь. Шёл бы ты к нам воеводой что ли? Нам воевода ох как нужен. В прошлый месяц дважды угры до нас доходили. Ладно углядели вовремя да за стены встали. А не углядим, иль боле их будет, что тогда? А мы тебе и оружье честь по чести, и избу новую, и деньгу какую. В обиде не оставим, всё как есть дадим, – лицо его стало ласково-просящим, елейным. – И жену подыщем. Самую красну девку отдадим. А хошь – две! Ты бы только подучил нас малость ратному делу, разъяснил, что к чему. Без витязя-то, сам понимаешь, трудно во всё вникнуть. А?

Я покачал головой: ну какой из меня витязь? Витязь – это муж нарочитый, человек лучший, воеводой при князе состоящий. Или, вон, герои былинные, богатыри могутные, что землю славянскую от ворога грудью своей заслоняют. Святогор-богатырь, например… А я? Я как был ватажник-лиходей, ради калиты мечом своим промышляющий, так им… эхм… и остался. Нет, не витязь я, куда там, – обычный воин, войной живущий. Меня и гриднем-то лишь из боязни величают.

– Ты с таким делом к князю ступай, старейшина. Пусть князь тебе воеводу даёт. У него воеводы супротив меня толковее будут.

– Да ходили послы наши к князюшке Благояру Вышезаровичу. В ноги падали, чтоб под руку свою взял да оборонил от угров проклятых. Под руку-то он нас взял, а вот оборону держать до сих пор самим приходиться. Уж и не знаю, на сколь ещё сил хватит.

Значит, намечался-таки посадник, да не срослось что-то. То ли князь не боится, что набежники сквозь засеки пограничные прорвутся, то ли ещё чего.

– Нет, старейшина, не могу. У меня до Голуни надобность имеется – бизнес, как один мой знакомец говорит. Не могу.

– Ты не отказывай сразу, Гореслав, подумай. Отказаться всегда успеешь, – заволновался Ёрш. – До утра вся ночь впереди, может, что и надумаешь.

Надумаешь… Оно, конечно, совсем неплохо воеводою тут остаться. Дойти быстро до Голуни, девку зловредную в дом родительский вернуть, как ведунья велела, – и сюда, на службу сытую. Дружину новую набрать, сходить походом до угорских кочевий, пошевелить палкой гнездо их осиное. Или к готам… А что? Чем денег за морем искать, лучше землице родной послужить во славу.

– Добро, старейшина, подумаю.

– Ёрш! Эй, Ёрш! Вершники на том берегу! – закричали вдруг с улицы. – Поспешай!

Старейшина встрепенулся, вскочил на ноги.

– Неужто угры? – и вытаращился на меня круглыми глазами. – Иль готы?

Где-то завыла собака, застучали двери, отчаянно заголосила Ершиха, потерявшая с виду детей…

Я тоже поднялся. По всему выходило, что городок этот становится людным местом: что-то богато нынче до гостей стало. Решили-таки боги заботу свою проявить. Глядишь, через день другой и купцы заморские наедут. Ну что ж, посмотрим. Я толкнул Сухача, застывшего с открытым ртом, и жестом указал, чтоб за мной шёл.

Выйдя со двора, я решил было, что где-то пожар. В том смысле, что все бегали, суетились, бестолково рыскали из стороны в сторону. Интересно, они всегда так мечутся, когда чужаков заметят? Или они передо мной теятер разыгрывают? Как-то в Грецколани сподобил меня Волох дойти до местного теятера. Ну и зрелище, я вам скажу. На каменной площадке мужи в белых платьях и железных личинах махали руками и голосили под гусли тягучие песни. Если бы не предупредили заранее, что сие действо не по правде, я бы решил, беда случилась. Так вот то, что я сейчас видел, весьма на грецкий теятер походило. Жаль, зрителей окромя меня здесь нет. Оценить некому.