Книга Лебедь Белая - Олег Велесов

При виде этой толпы Сухач перетрусил, даже ныть перестал, во как испугался. Но, на мой взгляд, пугаться было рано. Смерд – он не воин, и опасен лишь когда его в угол загоняют. Тогда он волком бросается на всякого, кто на пути встанет. Но мы не к врагам пришли, драки не ищем.

– По здорову вам, добрые люди, – поклонился я встречающим в пояс.

Старейшина сухо кивнул, будто одолжение сделал, и принялся обшаривать меня глазами. Оружье искал видимо, но всё мое оружье у ромея осталось, так что взгляд его малость потеплел. А обличье у меня хоть и не особо привлекательное, однако, человек в своём уме с голыми руками на рогатину не попрёт. Он это понимал, потому и вздохнул успокоено. Другое дело, что оружье мне и не требовалось. Десяток пахарей, пусть с рогатинами и топорами, не такая уж большая забота. Только вот стрельцы на пряслах – это уже труднее будет.

– Куда путь держите, путники? – заметно смягчившись, вопросил старейшина.

– Идём из Киев-града в град Голунь, – не скрываясь, поведал я. – Ныне Голунь, говорят, опять подымается.

– Может и подымается, – неопределённо ответил старейшина, и прищурился. – Службы ищешь, гридь?

Знаки на моей одёже ничего ему не говорили, не было их там, но гридя он признал во мне сразу.

– Это как получится, – пожал я плечами и кивнул на смердов. – А вы всегда так гостей встречаете? Или только по праздникам?

Сказал я с неодобрением, ибо не в чести для хозяев встречать прохожих людей с рогатинами в руках. Эдак недолго и беду на себя накликать. Ты сначала убедись, что тебе худое мыслят, и лишь потом за оружье хватайся. Ведь бывает так: выходит человек к селению, а он и не человек вовсе, а бог, человеком обернувшийся. Встретишь его таким вот образом – он тебя и накажет. Либо мор нашлёт, либо удачу от дома отринет. И то верно – не заносись пред людьми, не зазнавайся! Чти предками установленные законы – привечай гостя, не чини обиды недоверием. Бывает, правда, что и бес в человека оборачивается, но тут уж не угадаешь, приходится отваживаться.

– Это смотря каких гостей, – ничуть не смутился старейшина. – Не всяких бродяг гостями величать можно. Ныне кто только по земле не шастает, не каждого на порог пустишь. Ты, вон, на себя погляди: говоришь по-славянски чисто, а по одёже – вылитый гот. И что я думать должен?

Да, тут он точно подметил. Давно мне следовало и волосы отрастить, и одёжу сменить, чтоб люди лишний раз с подозрением не косились. Но уж больно свыкся я со своим видом. Удобно мне, двадцать лет, почитай, хожу в таком обличье. Поздно меняться.

– Думай, что хочешь, старейшина, а только зла мы вам не желаем и хлопот доставлять не собираемся. Нам бы поесть горячего да ночь под крышей провести. А по утренней зорьке мы уйдём.

Старейшина немного помялся, рассуждая про себя, верить мне али нет, и решил, что лучше поверить. Всё же перевесили в нём дедовы заповеди сомнения тёмные.

– Быть посему, – кивнул он. – Как нам величать тебя, путник?

– Люди зовут меня Гореславом.

Здесь моего имени не знали. Во всяком случае, старейшина и глазом не повёл, когда я назвался. Он махнул смердам, чтоб расступились, и сказал:

– В моей избе переночуете.

Я поблагодарил его, а Сухачу шепнул тихонько:

– Скрадёшь чего – голову оторву.

Сухач начал оправдываться, что, мол, сам он никогда не воровал, а только стоял на карауле. Но мне дела нет до того, где он стоя. Я предупредил, а слова мои с делом не расходятся.

Двора княжеского посадника внутри и впрямь не оказалось. Да и изб жилых было не более трёх десятков. Собрались, видать, люди из соседских деревенек, покумекали всем обществом и решили в одно место поселиться. Оно и понятно – сообща-то легче. Вот и поднялось селеньице на речном берегу. Была деревенька, а вал провели, стеной от мира огородились – стал город.

Старейшина назвался Ершом. Изба его стояла посередь селения и сильно выделялась средь прочих изб большим размером и красными причелинами. Причелины сработал дюже добрый мастер. Он не только узоры по дереву вырезал, но ещё покрыл их краской, чтоб, значит, сразу становилось понятным, что в избе не простого звания муж живёт. Горделивый, однако, этот Ёрш.

В избу старейшина нас не повёл. Указал на дубовый стол во дворе под яблонькой, за которым так хорошо собираться вечерами семьёй, пить горячий отвар с мёдом и ягодами и вести разговоры ни о чём. Мы сели в рядок, чинно, как положено гостям. Из избы выпорхнула детвора в рубашонках – двое вихрастых мальчишек и девочка лет четырёх, и уставились на нас. Мальчишки сразу юркнули обратно и опасливо выглядывали из-за двери, прикрывшись полотном как крепостной стеной, а девчушка смело вышла на середину двора и уткнулась в меня большими доверчивыми глазёнками.

Мне стало неуютно под этим взглядом. Чего она так смотрит? Узоров на мне нет, и пряников в котомке, чтоб одарить, тоже. Пускай лучше на Сухача смотрит, он всё одно её не замечает.

К женскому роду я отношусь настороженно – опасаться его следует, а после встречи с этой девкой Милославой и вовсе никак относиться не буду. Ну их всех, одни печали да неудобства только. Лучше я сам как-нибудь, один… Жил же раньше? И ещё проживу.

– Это младшенькая моя, – подхватывая девчушку на руки, молвил Ёрш. – Страсть как любопытна. Вы уж не гоните её прочь, гости дорогие. Жёны – они все такие, даже в малом возрасте. А второй как эта и вовсе не сыщите.

Я бы мог сказать, где ещё одна такая сыщется, но не стал. Не буди, как говорят, лихо, пока оно тихо, тем более что с тем лихом мне ещё придётся столкнуться. Так зачем поминать заранее? Лучше поберегу покой свой для будущих потрясений.

Ёрш сел за стол супротив нас и устроил девчушку на коленях. По всему было видать, что любит он её вперёд сынов своих и балует всячески. Оно и понятно. Каждый муж о сынах только мечтает, и в первенце всегда сына видеть хочет – наследник, защитник, роду продолжатель. Но то лишь отговорки. Стоит ему дочку родить – и уже с рук её не спускает, будто она самое большое его богатство. Ну и чему верить: глазам или словам? Хотя какое мне, в общем-то, дело. Сам-то я не то, что детьми, женой обзавестись не сподобился. Малюта часто меня корил: состаришься – чаши с водой никто не подаст. Правду, конечно, волк старый молвил, вот только не ссудили боги справедливые мне любви. А без любви какая жизнь? Эх, Леля, Леля…

Встретил нас Ёрш неприветливо, однако хозяином оказался радушным. Жена его и две чернавки выставили на стол разносолов всяких, отчего даже Сухач, привыкший к хорошей пище, и тот подивился. В глубокой глиняной мисе дымилась пареная свинина, рядом встала греча рассыпчатая, обильно сдобренная свежим коровьим маслом. В мисах помене плавали в рассоле огурчики, грибочки, капустка квашенная. Отдельной горкой возвышался зелёный лучок, свеженький, только с грядки. Подле расположились копчёные на можжевеловых и яблоневых веточках золотистые караси. Ну и, конечно же, коврига горячего ржаного хлебушка. Для двоих путников, целую седмицу ничего кроме сухарей да сырой водицы не пробовавших, это настоящий пир. Мы навалились на еду, а хозяин знай подливал в ендову терпкого яблоневого квасу да приговаривал, чтоб налегали шибче.