Книга Генералов похищали в Париже. Русское военное Зарубежье и советские спецслужбы в 30-е годы XX века - Владислав Голдин

Такое объяснение сотрудник резидентуры считал неубедительным и полагал, что в конце концов это приведет к неизбежному провалу агента. Иждивенческие настроения «Иванова» привели к тому, говорилось в докладе, что «он за все время работы с нами палец о палец не ударил для подыскания себе хотя бы какого-то занятия или для устройства на работу взрослых дочерей и сына». «Учитывая его недавнее появление в посольстве, — заключал автор доклада, — я делаю вывод о том, что в случае разрыва он может оказаться для нас опасным человеком, не имея других средств к существованию, вначале будет добиваться установления связи с нами, а затем — не исключаю — из-за денег встанет на путь клеветы».

Получив доклад и предложения своего сотрудника, «Афанасий» не согласился с его выводами. Впоследствии на допросе в НКВД он аргументировал свою позицию следующим образом: «В выводах чувствовался некий юношеский максимализм. Работник, проверявший Третьякова, пришел к нам из контрразведки. Для него главное — обеспечение стопроцентной безопасности, а она возможна только в том случае, если ничего не делаешь. Мы же обязаны действовать. Наблюдения у него были ценные, полезные, новый человек видит то, к чему привыкли, не замечаем, но сворачивать аппаратуру в штабе РОВС я не собирался…».

Посмотрим на деятельность Третьякова и его взаимоотношения с РОВСом в это время с другой стороны. Начальник I отдела РОВСа генерал В.К. Витковский вспоминал, что после начала Второй мировой войны произошло увеличение масштаба работы и штата управления и потребовалось иметь большее помещение. И тогда Третьяков предложил перевести Управление I отдела в большую по размерам квартиру, которую оно и занимало несколько лет до этого. Он обязался даже произвести некоторый ремонт и покраску. При этом Третьяков попросил Витковского указать ему распределение канцелярии и, в частности, его кабинет. И к 1 января 1940 года состоялся переезд в эту отремонтированную квартиру.

Добавим, что она была также оснащена подслушивающей аппаратурой. В кабинете самого Витковского, в стене, под плинтусом, был вмонтирован микрофон, а в квартире Третьякова установлен приемник. Это означает, что он поддерживал в это время отношения с советской разведывательной резидентурой. В результате при обмене квартир и переезде управления I отдела РОВСа ее сотрудники смонтировали в новом его помещении записывающее устройство и соединили его с той квартирой, где стал размещаться сам Третьяков, чтобы он мог продолжать свою прежнюю деятельность и подслушивать все разговоры, происходившие там. Таким образом, операция «Информация наших дней» продолжалась.

Аресты сотрудников советской разведки, работавших с Третьяковым и веривших ему, осложняли его связи и сотрудничество с советской разведкой. К тому же деятельность последней во Франции, и в Париже в частности, была крайне затруднена в результате советско-германского сближения после августовско-сентябрьских договоренностей 1939 года, а Франция оказалась в состоянии войны с Германией. И тем не менее Третьяков, по утверждению сотрудника парижской разведывательной резидентуры советской разведки «Афанасия», продолжал работать очень старательно.

Когда было свернуто сотрудничество Третьякова с советской разведкой — остается вопросом. Некоторые авторы утверждают, что связь с ним была временно законсервирована буквально накануне оккупации Франции фашистской Германией. По другим данным, он остался без связи после поражения Франции в войне, и его контакты с советской разведкой прекратились. Но заметим, что советская разведывательная резидентура в этой стране продолжала действовать. И есть свидетельства, что сотрудничество Третьякова с советскими разведчиками продолжалось и после поражения Франции в войне. По крайней мере, тот же «Афанасий» вспоминал об эпизоде, когда в один из дней Третьяков не вел записи и представил ему по этому поводу рапорт с объяснением. Дело в том, что с началом войны семья Третьякова эвакуировалась, и ему пришлось явиться в жандармское управление, чтобы получить специальный пропуск для поездки в зону, где теперь жили его родные. Так или иначе, подслушивающая техника в доме Третьякова была в рабочем состоянии до 17 июня 1942 года, когда была обнаружена при обыске дома немцами.

Теперь о финале советского суперагента. С.Н. Третьяков был арестован гестапо в Париже в июне 1942 года. Существуют различные версии, объясняющие причины его провала и ареста, но среди них две главные. Одна из них гласит, что перед своей смертью в октябре 1940 году Плевицкая исповедовалась православному священнику и упомянула Третьякова как соратника Скоблина, а эта исповедь была записана французской контрразведкой с помощью скрытых микрофонов. Французам в это время было уже не до Третьякова, но немцы, оккупировавшие Париж, воспользовались их материалами.

В принципе это могло иметь место, поскольку немецкие спецслужбы действительно внимательно изучали во Франции все материалы, касавшиеся российской эмиграции и эмигрантов в этой стране, особенно те, которые были связаны с их тайной деятельностью («Внутренняя линия», деятельность РОВСа, похищения его руководителей Кутепова и Миллера и др.) и даже произвели серию арестов видных русских эмигрантов, в том числе бывших генералов и старших офицеров, после начала войны с СССР. Несомненно, что немцы должны были в таком случае и внимательно изучить все материалы французской контрразведки, которые были ими изъяты.

Но существует и другая версия, объясняющая провал Третьякова. В конце июня 1941 года немцы в результате стремительного наступления взяли Минск и захватили здесь архивы Белорусского НКВД, которые не успели эвакуировать. В них было обнаружено дело некоего Третьякова, агента НКВД в Париже. В результате расследования и поисков, организованных гестапо, С.Н. Третьяков и был арестован. Во время обыска в его квартире обнаружили приемное устройство и провода, которые тянулись в штаб-квартиру РОВСа, где, в свою очередь, были найдены микрофоны.

Впрочем, не исключены и другие объяснения. Известно, например, что немцами был найден монтер, который занимался установкой подслушивающего оборудования. Он, по всей видимости, был связан с советскими спецслужбами, а в годы войны, возможно, и с движением Сопротивления. Его арест и мог послужить той ниточкой, которая потянулась к Третьякову.

Обратимся в связи с этой ситуацией к воспоминаниям о тех днях начальника I отдела РОВСа генерала В.К. Витковского. Утром 4 июня 1942 года он был приглашен в полицию безопасности в Париже, где ему были заданы вопросы: Знает ли он Третьякова? Состоит ли тот членом РОВС? Бывает ли в управлении (РОВС)? Каково его отношение и мнение о нем? Генерал отвечал, что знает Третьякова как общественного деятеля и хозяина нанимаемой его управлением квартиры. Он сообщил также, что тот иногда заходит в управление, т.к. живет в том же доме, но членом РОВСа не является. Его отношение к Третьякову как лицу постороннему — нормальное и доброжелательное, ничего предосудительного за ним не замечалось.

Прошло около двух недель, и 17 июня Витковского вызвал к телефону полковник Мацылев, начальник канцелярии возглавляемого им отдела РОВСа. Он сообщил, что в управлении находятся немецкие офицеры, и попросил его прибыть поскорее. По прибытии Витковского старший из офицеров сообщил ему, что рано утром у Третьякова был обыск, он арестован, и у них есть данные, что в кабинете генерала есть микрофон, связанный с приемным аппаратом, находящимся в соседней квартире Третьякова. Таким образом, тот имел возможность знать все, что происходит в его кабинете, а сведения эти передавались в советское посольство на рю де Греналь.